СТАЛИН

ТОЛЬКО спустя ТРИ месяца после ареста Ежова, 11 июня 1939 года, комиссар государственной безопасности третьего ранга Кобулов своей подписью заверил постановление о привлечении Николая Ивановича Ежова к уголовной ответственности.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

г. Москва, 1939 года, июня 10 дня

НАШЕЛ:

Показаниями своих сообщников, руководящих участников антисоветской, шпионско-террористической, заговорщической организации - ФРИНОВСКОГО, ЕВДОКИМОВА, ДАГИНА, - и другими материалами расследования ЕЖОВ изобличается в изменнических, шпионских связях с кругами Польши, Германии, Англии и Японии.

Запутавшись в своих многолетних связях с иностранными разведками и начав с узко шпионских функций передачи им сведений, представляющих специально охраняемую государственную тайну СССР, ЕЖОВ затем по поручению правительственных и военных кругов Германии и Польши перешел к более широкой изменнической работе, возглавив в 1936 году антисоветский заговор в НКВД и установив контакт с нелегальной военно-заговорщической организацией в РККА.

Подготавливая государственный переворот, ЕЖОВ готовил через своих единомышленников по заговору террористические кадры, предполагая пустить их в действие при первом удобном случае, ЕЖОВ и его сообщники ФРИНОВСКИЙ, ЕВДОКИМОВ и ДАГИН практически подготовляли на 7 ноября 1938 года путч, который, по замыслу его вдохновителей, должен был выразиться в совершении террористических акций против руководителей партии и правительства во время демонстрации на Красной площади в Москве.

Руководствуясь статьей 91 УПК,

ПОСТАНОВИЛ:

Привлечь ЕЖОВА Н.И. к уголовной ответственности по признакам ст.ст. 58-1 "а", 58-5, 19-58 п.п. 2 и 8, 58-7, 136 "г", 154 "а" ч. 2 УК РСФСР и приступить к следственному производству по его делу.

СТ. СЛЕДОВАТЕЛЬ СЛЕДЧАСТИ НКВД СССР, СТ. ЛЕЙТЕНАНТ ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ СЕРТИЕНКО (с)

??? Вы серьёзно??? Они-то в основном их потребляют, а не производят. И платить $70 за бочку или $27 - большая разница, очень большая.
С этой разницы можно и отстегнуть что-то старательному вассалу

Для потребителей нефти производящих другие продукты высокой переработки цена нефти не имеет значения. Они её все равно отобьют через цену своих товаров. Производители нефти за эти товары заплатят.

Кто был никем, тот стал ничем

Имя и фамилия - стандартные: Николай Иванович. Не зацепишься. Фамилия, правда, "значимая", навсегда прописавшая ежовщину в истории, но это проявилось только после того, как носитель фамилии стал главным винтиком Большого террора.

Винтик. Приводной ремень. Ничего живого не сохранилось в памяти современников.

Система аннулировала его так же просто, как он сам аннулировал других. А для верности еще и вычистила с фотографий, где он преданно сопутствует товарищу Сталину.

Ежов предчувствовал это. Что-то изначально самоубийственное было в его жизненном выборе. Он мог бы стать и портным, и слесарем, как миллионы его товарищей по классу. Но предпочел стать... никем. Нерассуждающим исполнителем "воли партии".

Стать НИКЕМ, чтобы стать ВСЕМ.

И уже окончательно обрушиться в "ничто".

Только и успел написать Берии: я заслужил всё... по партийному долгу... я остаюсь преданным партии и тов. Сталину до конца...

Конец предопределен.

И что осталось от жизни, от самоубийственного полета из "ничего" во "всё" и обратно в "ничто"?

Полки книг, конфискованных у подследственных.

Не читаны. Но хорошо закрывают то, что надо спрятать. Разных калибров пистолеты да разных марок бутылки с водкой...

А в подсознании палача прячется главное - ожидание расплаты. "Сегодня ты допрашиваешь, а завтра я буду допрашивать тебя".

Приговор принял - как должное. К стенке встал - с именем тов. Сталина на устах.

Только и хватило человеческого - попросить не расстреливать родственников.

Но вряд ли и родственники (если их и впрямь не репрессировали) отваживались вспоминать его.

Вспомним наркома Ежова с жалостью и без злобы. Он сам выбрал свою судьбу: решил стать никем... и стал им. (c)
___________________________________

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим -
Кто был ничем, тот станет всем. (с)

Государственный гимн РСФСР (1918 год-1922 год), а после образования Советского Союза (1922 год) он же стал гимном СССР (1922-1944)

Имеются два производителя продуктов высокой переработки цена нефти, причём схожих продуктов.
Один потребляет нефть на внутреннем рынке, а другому надо её закупать. Какой производитель конкурентоспособнее? Какой может рассчитывать на бОльшую прибыль?
У каких работников будет бОльшая зарплата?
Владимир_СА, любой производитель обязан отбить цену на сырьё через цену своих товаров. Иначе его просто не станет, он протянет ножки
Но цена сырья крайне важна для него. Ибо она определяет и долю остальных затрат (ЗП, развитие пр-ва, исследования) и конкурентоспособность.
У меня, если честно, отвисла челюсть от изумления, когда прочёл Вашу реплику...

Бакланов - это космический бюрократ.
Смешно, но это идиотия путать павильоны киностудий с реальными полётами на далёкие планеты контактировать с братьями по разуму.
Хрущёв, даже не Сталин, развернул комичную истерию после полётов фактически в пограничные слои воздуха.
Этот Бакланов руководил совершенно фантастичным проектом "Бурана", на кого выбросили огромные средства и он брошен ржавеет на каком-нибудь пустыре, а этот идиот до сих пор про марсиан замах.

О советском патриотизме товарища Сталина

Сталин особенно любил американские автомобили. Зная об этой привязанности вождя, американский посол передал советскому лидеру подарок от президента США - бронированный лимузин Packard Twelve 14-й серии.

Выкрашенная в белый цвет машина очень понравилась Иосифу Виссарионовичу, при весе в шесть тонн лимузин разгонялся до 130 километров в час. После прибытия в Москву авто выкрасили в правительственный - черный цвет.

На этой машине Сталин был на конференциях антигитлеровской коалиции в Тегеране, Ялте и Потсдаме. При этом вождь считал, что использование советской элитой зарубежных машин «подрывает престиж Советского государства». (с)

2020 год - пока живы люди, знавшие Сталина, Берию ... - им слово:

Жил Берия в трехэтажном доме на улице Мачабели, около бывшей аптеки Заммеля в Тбилиси. На первом этаже была комната для охраны и большая бильярдная справа от входа. В другом подъезде — еще одна большая комната, где жила мать его жены Дарико, веселая женщина, любила петь и играть на гитаре. Там же были двери в квартиры дяди и Амбегрилия Кекелии — известного партработника и друга Берии. В 1937 году его расстреляли.

Но основной подъезд вел только в квартиру Берии. Надо было пройти через охрану, потом вестибюль — и сразу деревянная лестница на второй этаж.

Когда я в первый раз попала к ним в квартиру, а это, наверное, был 1936 год, меня поразила обстановка. Ни мы, ни знакомые моих родителей так не жили.

У него была замечательная старинная мебель, зеркала в рамах, тяжелые портьеры, в буфете — красивая посуда. Все было заметно красиво и заметно удобно, хотя какой-то сверхроскоши не было. У меня долго сохранялись кожаные диваны, два таких огромных кожаных дивана — не от него, а точно такие же. Их заказали для квартиры моей тети через Берию, поскольку они жили рядом, и она дружила с его женой.

Третий этаж был с одной стороны обведен открытым балконом. На него выходили двери спальни и комнаты с мраморной ванной. В спальне была широкая деревянная кровать, какие-то непонятные безделушки, канарейка в клетке. Тогда меня это очень удивило: мама читала мне книжку, где описывалась жизнь буржуев, и у них тоже была канарейка.

Самовар кипит со свистом,
Граммофон визжит романс,
Два знакомых коммуниста
Подошли на преферанс. (с)

Там же, на третьем этаже, были комнаты его сына Серго и рабочая комната жены, что было большой редкостью для того времени. Нина Теймуразовна, жена Берии, была очень красивой женщиной: стройной, холеной, всегда гладко причесанной. Она тщательно следила за собой и держалась с большим достоинством. Но при всем внимании к внешности, она, как большинство жен ответственных работников того времени, училась и работала. По образованию она была биолог или агроном. Позже, уже в Москве, защитила кандидатскую и работала в Тимирязевском институте.

В квартире Берии стояли шведские шкафы с книгами, книг было много. В гостиной — рояль. Сын учился музыке, окончил музыкальное училище. В доме был еще четвертый полуэтаж, которого не было видно с улицы. Там жила воспитательница сына, немка Эмма. Она преподавала в немецкой школе, где учился Серго.

Рядом с кабинетом Берии находилась совершенно удивительная физкультурная комната, там были собраны самые разные гимнастические снаряды, все необходимое для занятий физкультурой.

Дом Берии был выстроен в форме латинской буквы L. Конструктивизм в лучшем виде, сочетание вкуса с разумностью решений. По-видимому, Берия привлек к строительству лучших архитекторов и художников Грузии.

Когда я бывала у тети с дядей, он узнавал об этом у своей охраны, и они с женой всегда звали меня пообедать с ними.

Еда к столу обычно готовилась хорошо ему знакомая, мингрельская: на первое ели суп — лобио, иногда борщ. На второе гоми — горячая каша из кукурузной муки с ломтями молодого сыра, и сациви — курица в ореховом соусе. Все блюда Берия посыпал перцем и заставлял делать это и гостей. Тех, кто не привык к острому, он заставлял съесть маленький зеленый перчик — очень острый. А когда человек краснел и начинал махать руками, Берия, довольный, смеялся.

Блюда готовились поварами и подавались обслугой, но иногда в приготовлении еды участвовала мать Берии Марта. В таких случаях орехи особенно тщательно растирались в ступке, масло из них выжималось в сациви.

Бабушка Марта всегда носила только черное, как большинство грузинских вдов, и всегда покрывала голову платком. Она была очень набожной и ходила в церковь, что тогда казалось необычным и вызывало у меня интерес. За стол вместе со всеми она никогда не садилась.

Несколько раз видела Сталина.

Однажды он приехал на дачу к Берии в Гагры. Вечером все забегали, суматоха началась, нас, детей, отправили в дом, где прислуга жила, и кто-то шепотом сказал: «Сталин едет». Он приехал с дочкой. Ее оставили с нами, а взрослые пошли ужинать. На окнах в столовой главного дома шторы были закрыты неплотно, и мы поднимались на цыпочки, чтобы по очереди посмотреть на Сталина. Светлана подсматривала вместе с нами.

Потом Сталин уехал, а его дочка осталась, и машина, на которой они приехали. Мы тогда дня два провели вместе. Со Светланой я всю жизнь была в добрых отношениях.

В другой раз видела Сталина в театре. Он сидел обычно в ложе, но всегда в глубине, впереди — никогда. Я видела Сталина на разных официальных мероприятиях. Конечно, какое-то ощущение от таких людей остается, даже когда ты их видишь в детстве. Он оставлял впечатление сильного человека, и, вероятно, был им. Это были другие люди, теперь я таких не вижу.

- Чем они отличались?

Силой, наверное. И умом. Вы же не видите в нем простачка? Вы Хрущева в нем не видите? Вот и все. Таким он и был, и таких больше нет. Другое дело, что ГУЛАГ — это страшно, такое нельзя простить. Но Сталин — это все равно Сталин. И государство, которое он создал, сразу стало сильным. Появились все эти фабрики, заводы. И войну он таки выиграл. Можно говорить о том, какими жертвами, но кто знает, какие жертвы были бы без Сталина. Весь мир говорил о нашей стране. Сталин был, как бы это сказать… Слово «незаурядный» — это маленькое слово для него. Он был великим человеком.

В том, что происходило в 37-м, я не одного Сталина виню. В Тбилиси, когда арестовывали всех и мой отец погиб, это же не Сталин, это система, которая позволяла убивать неугодных людей. Берия убирал тех, кто ему мешал. А сейчас разве не убирают тех, кто мешает? Или сейчас рядом только те, кто не мешает?

- 1937 год. Что случилось? Почему все изменилось? И как все это воспринимали дети?

Я не знаю, почему случился 37-й год, и никто никогда не узнает. Началось с того, что появились новые слова: «арестовали», «вредительство», «вражеский». Откуда детям было знать, что это значит? Но люди, которых арестовывали, куда-то исчезали, и мы, дети, обсуждали, кого арестуют следующим. В то лето у нас появилась игра: нужно было на коробках спичек в нарисованном пламени искать подозрительное сходство с бородкой Троцкого.

В конце сентября в нашем доме, где жило шесть семей, все друг друга знали, ходили в гости, устраивали детские праздники, в одну ночь арестовали почти всех родителей.

Отец работал тогда заместителем председателя Совнаркома Грузии, но в один день он перестал ходить на работу. Я не понимала, почему. А он не выходил из своей комнаты целые сутки, писал что-то за столом.

Это случилось 30 октября 1937 года. Папа позвал меня, мы сели на тахту, а на столе лежало ружье. У мамы была маленькая дочка, поэтому он разговаривал со мной. Он не хотел ей дать знать, что уходит, поэтому позвал меня и со мной говорил. Поцеловал меня и сказал: «Что бы ни случилось, верь в Сталина и в партию». И ночью застрелился. Вышел на веранду, взял зеркало, чтобы не промахнуться, и выстрелил в себя.

- Он вас таким образом спас?

Да, спас. После того как раздался выстрел, застучали в дверь. В дом вошли какие-то незнакомые люди и унесли его. Он еще был жив, успел сказать маме: «Кися, прости меня». Маму звали Ксения, она была из рода Приклонских.

Утром опять пришли. Мама была с маленькой. Пришедший человек — наверное, это был сотрудник НКВД — сказал: «Девочка, пойди скажи маме, что твой папа умер». Меня отправили в школу, а мама с тетей Марго ушли хоронить отца.

На другой день мама снова пошла туда, где похоронили папу, но этого места больше не было, только груда кирпичей, какие-то ямы и все.

Так как папу арестовать не успели, он официально не считался репрессированным. Нам отключили телефон, но квартиру не отобрали, и нас с мамой не трогали. Все папины вещи и бумаги унесли чекисты, не оставили даже фотографий.

- Чем ваш отец мог помешать Берии?

- Не знаю… Тогда же были разные — не группы, нет, — а какие-то разные взгляды на курс страны. Он тоже был за кого-то, и он был очень сильной фигурой, в том смысле, что он говорил — и к нему прислушивались. Наверное, он мешал. Они же были очень молоды, отцу было всего 34 года, а он уже успел построить Аджарию. Это же субтропики, там начали мандарины выращивать, чай. Он очень активным был и в то же время честным. Тогда же все, кто был в руководстве, были честными, никто не брал. Да и никаких особых возможностей, чтобы брать, ни у кого не было.

- Его в чем-то обвинили?

Уже много позже я узнала, что на бюро ЦК партии Грузии Берия, снимая с работы моего отца, сказал, что партия большевиков ему больше не доверяет. Этого оказалось достаточно. Что это значило, тогда все понимали, и отец решил уйти из жизни сам.

Всех убрали, только по-разному. Не осталось никого из тех, кого я помню. Какой-то необъяснимый гипноз — никому даже в голову не пришло объяснить происходящее коварством Берии!

- Берию вы после этого видели?

Обычно мы сами не ходили к нему в дом, он приглашал. Родители часто бывали там к обеду. После гибели отца у Берии мы больше не бывали и дома о нем не говорили. Не стало вокруг почти всех взрослых знакомых. Те взрослые, что остались, молчали. А мы, дети, ничего не понимали и ни о чем не спрашивали.

Уже весной 1938 года я шла на урок ритмики, и проезжала машина Берии. Он остановил машину, впереди он сидел, и спрашивает: «Нами, почему ты не в платье?» — А мне было девять, и я была в шортиках. — «Если у тебя нет платья, пусть мама придет». Машина уехала. Я маме рассказала, мама заплакала…

Берия вскоре уехал в Москву. Сталин его повысил за чистку рядов партии от врагов.

- А позже, когда вы уже в Москве жили, Берия приезжал к Микояну?

Нет. В то время такого уже не было, чтобы члены правительства друг к другу ездили. Там дружбы никогда не было. Свекровь мне рассказывала, что до 1937 года между ними было более свободное общение. Тогда они все часто общались, но в гости никто ни к кому не ходил. Ну, может, только на какой-нибудь праздник. А потом одних не стало, других арестовали… Время романтического задора, общих дружеских встреч и общения прошло. Никто больше ни о чем не спрашивал и ничего не обсуждал, существовали только приказы сверху.

- То есть с Берией вы больше не встречались?

Через 15 лет, когда мы с мужем Алексеем жили в Кремле, сын Берии Серго и невестка Марфа, внучка Максима Горького, бывали у Микоянов. И я часто думала, что именно скажу Берии, если снова с ним встречусь...

Однажды это почти случилось. Сын был совсем маленький, я шла с коляской по Кремлю. Там внутри была улица Коммунистическая. На ней никогда никого не было, на этой улице. Никогда и никого. И тут вдруг из-за угла появился Берия. Это было неожиданно. Вероятно, он меня узнал. Он же знал, что в Кремле живут семьи Микояна и Молотова. Я приготовилась действительно что-то ему сказать. Но он, подойдя ближе, резко повернулся и пошел назад.

- Не страшно было сказать ему все, что вы о нем думали? Он же мог что-то с вами потом сделать.

Не надо из Берии делать какое-то редкое чудовище. Так же мог и Хрущев поступить.

- Расскажите о Хрущеве. Каким он был?

Я бы его вообще ни за что не считала. Мелкий, злопамятный, мстительный, неряшливый... Не скрою, у меня к нему и личная есть неприязнь — он убрал моего дядю, причем так мелко, как Сталин не сделал бы никогда. Григорий Арутинов (Арутюнян) был первым секретарем ЦК Армении. Сталин к нему относился с огромным уважением. Если дядя приезжал на прием к Сталину по каким-то рабочим вопросам, ему не нужно было проходить через запись у секретаря — Сталин его сразу принимал. А если он был Сталину нужен, звонил Поскребышев и очень уважительно просил приехать. Такое было к нему отношение. У дяди было четыре ордена Ленина за Армению.

Не помню уже, в каком году, но еще при Сталине, Хрущев написал в «Правде» статью, он тогда на Украине работал. В ней он писал, что на Украине вместо деревень должны быть только агрогорода. Такую цель он поставил. А дядя на пленуме ему ответил: «Я не знаю, как на Украине, но в Армении до агрогородов еще очень далеко. Деревня нищая». Ну и так далее…

Сталин с дядей согласился и велел Хрущеву там же, в «Правде», написать, что он был неправ. Хрущев тут же написал. Но проходя по коридору пленума мимо Арутинова, сказал ему: «Мы с тобой еще встретимся на узкой дорожке».

Что это значит — «встретимся на узкой дорожке» — дядя тогда не понял, он мне сам об этом рассказывал. Но Сталин умер, и они встретились «на узкой дорожке». Хрущев снял его с работы, и после этого уже никто не мог ему дать новую работу в Армении. Дядя переехал в Грузию, но и там его никто не осмелился взять на работу. У него началась депрессия. Последовал один инфаркт, другой. Он мне часто говорил: «Я боюсь Хрущева».

Я привезла его лечиться в Москву, когда он уже ходить не мог. А ему всего 57 лет тогда было. Как-то раз мы с мужем пришли на футбол, и там сидела Фурцева, а с Фурцевой я была в добрых отношениях еще с юности. Она меня спрашивает: «Как Арутинов?» Я ей объяснила, что он болеет, работы нет, не может найти. Она была секретарем ЦК и смелой женщиной. Сказала: «Приходи завтра ко мне на Старую площадь». Я пришла. Она сходила к Суслову, вернулась и говорит: «Передай Арутинову, что он будет работать в Грузии завотделом». И это было самое большое, что он мог получить. Но он уже был так болен, что через месяц умер.

Я уверена, что этого бы не случилось, если бы Хрущеву не захотелось «встретиться на узкой дорожке». Но я плохо отношусь к Хрущеву не только потому, что из-за него умер мой приемный отец, — нет, а потому, что это мелкая душонка.

На днях мне какая-то газета попалась, где перечислялись промахи Хрущева, и там, между прочим, говорилось и об агрогородах — что это был его просчет. Столько лет прошло! Значит, дело было не в Сталине и не в Арутинове.

- Вы часто с Хрущевым встречались?

Да, часто. Хрущев не оставлял впечатления серьезного и умного человека, к которому хотелось бы прислушаться. Нет! Не понимаю, как он мог стать первым лицом государства.

Вот еще о таком случае расскажу. Анастас Иванович Микоян отмечал день рождения. Обычно у него собирались только родственники. Родственников было много: сыновья с семьями, брат жены, его брат, зять… В общем, много. Вдруг распахивается дверь, входит Хрущев. Анастас Иванович сразу как-то напрягся. А Хрущев, довольный, уселся за стол. Для него тут же принесли водку, коньяк — то, что дома у нас никогда не пили. Дома пили только вино. А он пил много, вел себя развязно, громко говорил, постоянно хохотал. И ел так неопрятно! Весь обляпался, обсыпался сахарной пудрой. Анастас Иванович попросил меня взять щетку и почисть Хрущеву костюм. Мне это несколько раз пришлось делать.

А вот жена его Нина Петровна мне нравилась. Она была простой и доброй женщиной. У нас сложились с ней теплые отношения. Жили мы на Воробьевых горах в соседних особняках, между которыми имелся внутренний проход через калитку. Особняки были типовыми, как два близнеца, с одинаковым расположением комнат. В длинном холле у Хрущева стояли вдоль стены стеклянные шкафы с полками, на которых были выставлены ценные подарки, которые ему присылали.

Помню, как меня это коробило. Микоян обычно ничего в дом не приносил, а все подарки передавал в Музей революции, для всеобщего обозрения, а не для личного пользования. Это правило ввел Сталин, и все окружение ему подчинялось.

А Хрущев считал это своей собственностью. И сам делал драгоценные подарки иностранным королям и президентам из художественных фондов государства.

- А как он к искусству и культуре относился?

Вы же знаете знаменитую историю с посещением Хрущевым выставки художников в Манеже? Я там была в это время. Хорошо запомнила, как он визгливо кричал, его нелепые самоуверенные оценки работ Фалька, Эрнста Неизвестного и других. В его окружении, особенно среди работников отдела культуры ЦК КПСС, началась паника. Фалька немедленно убрали, весь второй этаж после ухода Хрущева закрыли.

Или вот как он встречался в Завидово с творческой интеллигенцией на так называемой дальней даче Сталина. Во дворе накрыли столы. Хрущев начал произносить тосты, говорил громко, без остановки, не стеснялся в оценках, обругал Маргариту Алигер, переругался с Мариэттой Шагинян, рискнувшей ему возразить...

Хрущев был невежественный. Я его не любила, просто не любила. Не за личные обиды, а просто как личность. Он мне неинтересен. Вот вам интересно читать его книги?

- С точки зрения истории — да. Это же взгляд очевидца…

Думаете, это его взгляд? Да что он сам мог бы написать! Это взгляд его помощников. Аджубея, наверное. Была еще дочка его сына, у которой муж журналист. Ему все писали.

Когда Хрущева сняли, дочка его сына пришла ко мне и говорит: «Что мне делать? Нина Петровна в Чехословакии отдыхает, мне надо как-то папу успокоить, поддержать». Я говорю: «Возьми детей, отвези к нему. И вот тебе книжка Ирвина Стоуна "Моряк в седле"». Я тогда подумала, что книга о мужественном человеке ему поможет. Она на следующий день вернулась, зашла ко мне, принесла книжку обратно, сказала: «Папа книжки читать не любит». Вот и все, вот вам весь Хрущев.

Когда человек занимает такую должность, все на него начинают смотреть иначе. И он сам становится иным, вылезает его истинное лицо, хочет он того или нет. Нет, я не знаю, что он сделал для страны.

- Но ведь это Хрущев ликвидировал ГУЛАГ, выпустил на свободу миллионы людей…

Ну и что? Вы бы тоже так сделали. Это безусловно надо было сделать. Берия бы это тоже сделал, если бы его не расстреляли. Это не заслуга Хрущева, это была историческая необходимость.

- А Брежнев?

Что такое Брежнев? Брежнев был еще проще. Даже проще, чем Хрущев. Но в ином плане. Хрущев — это деревня. Брежнев — нет, конечно. Проще в том смысле, что он вообще не ставил каких-то задач. Навешивал себе звездочек Героя Советского Союза, Героя Социалистического Труда. Дочка его черт знает чем занималась, хапала бриллианты…

Когда Микоян был в силе, Брежнев очень старался ему угодить. На дне рождения Анастаса Ивановича музыканты заиграли лезгинку, Брежнев тут же выскочил в центр зала и стал с жаром танцевать. К нему присоединилась жена одного из сыновей Анастаса Ивановича — Алла, дочь расстрелянного по ленинградскому делу Алексея Кузнецова. Брежнев очень старался, чтобы именинник его заметил.

После снятия Хрущева отношение Брежнева к Микояну резко изменилось. Анастас Иванович это почувствовал и подал в отставку, которая была тотчас принята.

В какое-то время я сблизилась с его невесткой, женой сына Люсей. Брежнев тогда уже умер. Я сказала, что хотела передать Брежневу письмо с просьбой об Арутинове, чтобы его имя как-то реабилитировали, что ли. И она говорит: «Ой, что же ты не сделала? Дед всегда говорил: пользуйтесь, пока я жив».

Вот он, Брежнев! «Пользуйтесь, пока я жив»! Такого не было ни у Микояна, ни тем более у Сталина. Поэтому я и говорю, что они все мельче стали. Крупные к тому времени все уже выгорели.

- Андропов таким же мелким был?

Нет. Андропов — нет. Андропов честный, чистый, умный. Но он реально заболел.

Многие считают, что если бы он достаточно долго руководил, то мог бы навести в управлении государством порядок.

Я думаю, да. Думаю, что-то пришло бы в порядок. Я хорошо знала его жену. У них был совсем другой стиль жизни. Никто не пользовался своим положением. Да, Андропова можно было выделить.

- А еще кого?

Я бы выделила Горбачева — за его честность, за искренность, за его желание все сделать хорошо. Другое дело, что он не смог. Я не хочу сказать, что у него масштаб личности мелкий, — нет. Но мозги у него какие-то другие. Не мог он все охватить. Невозможно ему простить, например, Сумгаит. Но в то же время я понимаю, как это могло произойти. Я приезжала к нему, говорила с ним, видела, как все это происходило… Что-то проходило мимо него. Кто-то другой этим руководил, кто-то другой создал Сумгаит. Он узнал о том, что происходит, через два дня, когда уже поздно было. Такого не могло случиться при Сталине.

- Почему у Горбачева перестройка не получилось?

Я же говорю — голова не та.

- А Ельцин?

Ельцин был более такой… хитрый, наверное. Распустил страну, чтобы убрать с пути Горбачева. Может быть, если бы не спился, что-нибудь и сделал бы. Но идеи у него уже не было.

- А у кого-то после Сталина была идея?

Скорее всего, нет. Ленин, Сталин были фанатиками идеи коммунизма, безусловно. А потом уже и идея исчезла. А сейчас… Кто сейчас во что-то верит? Я смотрю на своих внуков — это совсем другое поколение, они не знают, что им делать. Нам кажется, что они бездельники. Нет. Когда я росла — была война, были госпитали, это была наша общая забота, общее волнение, и мы делали все для нашей страны. Это ощущение страны у нас было. А что у них — у них есть страна? Они никому не нужны. Что, допустим, они должны обязательно сделать? Раньше, помните, после института всех куда-то направляли, о каждом человеке как бы помнили. А они кому-то нужны? Нет!

- То есть это не в них проблема?

Нет. У меня двое взрослых внуков, очень талантливых. Вот, посмотрите, у меня икона — это моя внучка написала. Сейчас она нашла работу, в неделю два раза в школе преподает живопись. Талант безусловный, но что-то в ней пусто. Не хочется ни любить, ни бороться за что-то. Что значит — никому не нужен? Это не буквально, что ты пришел — и не нужен, им просто некуда прийти. Я не думала об этом раньше, но вот сию минуту вдруг подумала… Вот мы ругали комсомол, а, может быть, не надо было? Комсомол тоже помогал нам стать людьми. Я была секретарем комсомольской организации в школе. Шла война. Мы решили ходить в госпитали, помогать раненым. Комсомол как-то нас организовывал.

- Я застал комсомол в 70-е уже совсем другим, и мне его совершенно не жалко.

Все это было уже потом… Я сама ушла из коммунистической партии, когда партия еще существовала. Не могла ходить на эти собрания. Стыдно было. Все сгнило. С Хрущева начался весь этот распад. (с)

Аскетизм в еде товарища Сталина

По словам Микояна, советский лидер особенно любил рыбные и мясные блюда. Во время обеда или ужина стояло несколько их видов. При этом вождь особенно любил дунайскую или керченскую сельдь, копченую шемаю, цесарок, уток и цыплят, тонкие ребра барашка, приготовленные на вертеле, и отварных перепелок. (c)
_________________________________

Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит, буржуй. (с)

Маяковский 1917 год
__________________________________

Гоголь о товарище Сталине:

А какой богомольный человек Иосиф Виссарионович! Каждый воскресный день надевает он бекешу и идет в церковь. Взошедши в нее, Иосиф Виссарионович, раскланявшись на все стороны, обыкновенно помещается на крылосе и очень хорошо подтягивает басом. Когда же окончится служба, Иосиф Виссарионович никак не утерпит, чтоб не обойти всех нищих. Он бы, может быть, и не хотел заняться таким скучным делом, если бы не побуждала его к тому природная доброта.

- Здорово, небого! - обыкновенно говорил он, отыскавши самую искалеченную бабу, в изодранном, сшитом из заплат платье. - Откуда ты, бедная?
- Я, паночку, из хутора пришла: третий день, как не пила, не ела, выгнали меня собственные дети.
- Бедная головушка, чего ж ты пришла сюда?
- А так, паночку, милостыни просить, не даст ли кто-нибудь хоть на хлеб.
- Гм! что ж, тебе разве хочется хлеба? - обыкновенно спрашивал Иосиф Виссарионович.
- Как не хотеть! голодна, как собака.
- Гм! - отвечал обыкновенно Иосиф Виссарионович. - Так тебе, может, и мяса хочется?
- Да все, что милость ваша даст, всем буду довольна.
- Гм! разве мясо лучше хлеба?
- Где уж голодному разбирать. Все, что пожалуете, все хорошо.

При этом старуха обыкновенно протягивала руку.

- Ну, ступай же с Богом, - говорил Иосиф Виссарионович. - Чего ж ты стоишь? ведь я тебя не бью! - и, обратившись с такими расспросами к другому, к третьему, наконец возвращается домой или заходит выпить рюмку водки к соседу Николаю Ивановичу, или к судье, или к городничему. (с)
__________________________________________

У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.

Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку. (с)

СЛОВО К ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ

Оно пришло, не ожидая зова,
Пришло само и не сдержать его...
Позвольте ж мне сказать Вам это слово,
Простое слово сердца моего.

Тот день настал. Исполнилися сроки.
Земля опять покой свой обрела.
Спасибо ж Вам за подвиг Ваш высокий,
За Ваши многотрудные дела.

Спасибо Вам, что в годы испытаний
Вы помогли нам устоять в борьбе.
Мы так Вам верили, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.

Вы были нам оплотом и порукой,
Что от расплаты не уйти врагам.
Позвольте ж мне пожать Вам крепко руку,
Земным поклоном поклониться Вам

За Вашу верность матери-отчизне,
За Вашу мудрость и за Вашу честь,
За чистоту и правду Вашей жизни,
За то, что Вы - такой, какой Вы есть.

Спасибо Вам, что в дни великих бедствий
О всех о нас Вы думали в Кремле,
За то, что Вы повсюду с нами вместе,
За то, что Вы живете на земле. (с)

Михаил Исаковский 1945 год

ПЕСНЯ О СТАЛИНЕ

Товарищ Сталин, вы большой ученый,
В языкознанье знаете вы толк,
А я простой советский заключенный,
И мне товарищ серый брянский волк.

В чужих грехах мы сходу сознавались,
Этапом шли навстречу злой судьбе,
Но верили вам так, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.

Так вот сижу я в Туруханском крае,
Где конвоиры, словно псы, грубы,
Я это все, конечно, понимаю
Как обостренье классовой борьбы.

То дождь, то снег, то мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра.
Вы здесь из "Искры" разводили пламя,
Спасибо вам, я греюсь у костра.

Мы наш нелегкий крест несем задаром
Морозом дымным и в тоске дождей.
Мы, как деревья, валимся на нары,
Не ведая бессонницы вождей.

Вы снитесь нам, когда в партийной кепке
И в кителе идете на парад.
Мы рубим лес по-сталински, а щепки,
А щепки во все стороны летят.

Вчера мы хоронили двух марксистов,
Тела одели красным кумачом.
Один из них был правым уклонистом,
Другой, как оказалось, ни при чем.

Он перед тем, как навсегда скончаться,
Вам завещал последние слова,
Велел в евонном деле разобраться
И тихо вскрикнул: "Сталин - голова!"

На вас сияют ордена, медали,
А наша жизнь не стоит пятака…
Вот вы семь раз из ссылки убегали,
А я ни разу не сумел пока.

Живите тыщу лет, товарищ Сталин,
И пусть в тайге придется сдохнуть мне,
Я верю - будет чугуна и стали
На душу населения вполне! (с)

Юз Алешковский

Брекер и Сталин

Арно Брекер (1900-1991) - немецкий скульптор, поставивший свой талант на службу Третьему рейху.

В 1936 году принял участие в конкурсе на скульптурное оформление Имперского спортивного поля и Олимпийского стадиона в Берлине, представив статуи «Десятиборец» и «Победительница» для Спортивного форума и «Дионис» для Олимпийской деревни в Деберице.

В Конкурсе искусств на Олимпийских играх 1936 года в Берлине Международный олимпийский комитет присудил Брекеру серебряную медаль за скульптуру «Десятиборец», которая затем была показана на выставке «Искусство Олимпиады».

Брекер познакомился с Гитлером и Шпеером. В 1937 году выполнил скульптуру «Прометей», установленную во дворе министерства пропаганды, а также бюсты Гитлера и Геббельса.

20 апреля 1937 года Гитлер присвоил ему звание профессора. 1 мая 1937 года Брекер вступил в НСДАП (членский номер 5379989, который позже заменят на более короткий - 51562). В мае он был членом международного жюри Всемирной выставки в Париже, а в июне членом жюри первой Большой немецкой художественной выставки в Мюнхене.

В 1938 году по настоятельному желанию Гитлера Брекер получил крупный государственный заказ в связи с планами генеральной реконструкции Берлина. Выполнил ряд работ для новой рейхсканцелярии, в том числе скульптуры «Партия» и «Вермахт».

В 1940 году Брекер стал первым художником, получившим приз имени Муссолини на биеннале в Венеции.

23 июня 1940 года - через день после заключения Компьенского перемирия с Францией - вместе с архитекторами Альбертом Шпеером и Германом Гизлером Брекер в качестве гида сопровождал Гитлера во время его краткосрочной поездки в поверженный Париж.

19 июля 1940 года по случаю 40-летия Брекера Гитлер наградил его золотым партийным знаком НСДАП и подарил ему отремонтированный за счет государства замок Йекельсбрух в Одербрухе.

В ноябре 1940 года Вячеслав Молотов, посетивший Берлин с официальным визитом, передал Брекеру приглашение Сталина на работу в СССР.

В своих воспоминаниях Брекер так описал свою встречу с наркомом иностранных дел СССР на приёме в отеле «Кайзерхоф» - цитирую:

"Молотов оказался маленьким и коренастым, у него было бледное, непроницаемое лицо и отсутствующий взгляд, в котором не отражалось никаких эмоций. Он спросил меня, готов ли я выполнить в России монументальные работы по заказу Сталина. Русский переводчик перевёл мне то, что сказал Молотов:

- Ваши работы произвели на нас впечатление. У нас в Москве есть большие здания, облицованные камнями. Они ждут отделки. Сталин - большой почитатель вашего творчества. Ваш стиль вдохновит и русский народ, он его поймёт. Нам не хватает скульптора вашего значения.

Потрясенный, я мог только поблагодарить за оказанную мне высокую честь и попросил времени для раздумья."

В 1944 году на студии Лени Рифеншталь был снят короткометражный культурфильм «Арно Брекер - тяжелое время, сильное искусство».

Наряду с Георгом Кольбе, Фрицем Климшем, Йозефом Тораком Брекер был включен Гитлером в специальный «список наделенных божественным даром», означавший освобождение от призыва на фронт.

Основной корпус скульптур и барельефов Брекера пережил окончание войны без повреждений в двух ателье - в Берлине-Далеме и в Йекельсбрухе под Берлином, а также в хранилище Дома немецкого искусства в Мюнхене и в хранилище Музея современного искусства в Париже. Летом 1945 года работы из берлинского ателье, оказавшегося в американской оккупационной зоне, были переданы на хранение Этнографическому музею в Далеме. Йекельсбрух находился в советской оккупационной зоне.

Две скульптуры «Провозвестник» и «Призвание» из ателье в Йекельсбрухе были позже установлены в Эберсвальде на стадионе 20-й армии Группы советских войск в Германии. Вместе с двумя женскими статуями Фрица Климша, а также двумя скульптурами коней Йозефа Торака из сада рейхсканцелярии они стояли там до лета 1989 года.

28 апреля 1945 года незадолго до взрыва замка Геринга Каринхалл статуи Брекера «Эос», «Грация» и «Ступающая» были сброшены в Большое Дельнзее. В 1990 году полицейские аквалангисты подняли их со дна озера.

Скульптуры «Десятиборец» и «Победительница» в Спортивном форуме Олимпийского комплекса оказались в британской оккупационной зоне Берлина и остались нетронутыми.

В 1948 году Брекер прошел процесс денацификации.

Несмотря на привилегированное положение в Третьем рейхе, он был классифицирован всего лишь в качестве «попутчика» и приговорен к штрафу в размере 100 марок.

В его пользу свидетельствовали факты помощи многим жертвам режима. Например, в конце 1943 года Брекер помог освободить из гестапо подругу и музу Майоля Дину Верни, которая была еврейкой. Что касается помощи Пабло Пикассо, то о ней известно лишь со слов самого Брекера, рассказавшего об этом уже после смерти художника.

В 1949 году Брекер обосновался в Дюссельдорфе, где к тому времени поселились многие бывшие сотрудники Альберта Шпеера. Отсутствие официальных государственных заказов компенсировалось заказами частных лиц.

Основными заказчиками любимого скульптора Гитлера стали представители высших деловых кругов Западной Германии. К началу 1950-х годов Брекер снова стал одним из самых востребованных и высокооплачиваемых скульпторов.

Он выполнил также портретные бюсты Жана Кокто (1963), Жана Маре (1963), Людвига Эрхарда (1973), Сальвадора Дали (1975), Конрада Адэнауэра (1979), Эрнста Юнгера (1982), Петера Людвига и Ирены Людвиг (1986).

В 1960 году он открыл ателье в Париже.

Под Кельном был создан «Музей Арно Брекера». (с)

Анатолий Черняев (1921-2017), который в 1949 году в МГУ был официальным оппонентом на защите диплома дочери Сталина Светланы, вспоминает - цитирую:

"В Брежневе было что-то актерское. Как-то под хмельком стал вспоминать очень красочно о своем участии в параде Победы в 45-м году, вернее в пьянках по этому поводу. Явился, говорит, на официальный банкет раньше времени. Зал пустовал. Решил поближе подойти к тому месту откуда должен был войти Сталин. А когда он вышел, я рванулся и опрокинул столик с бутылками и запасными тарелками. Штук 30 их, наверное, было. Все вдребезги. Но сошло.

Возвращаясь с женой с банкета вдребадан, беседовал с Царь-колоколом. Это он особенно картинно изобразил - с жестами, пьяными ужимками, спотыканием, поклонами... В эти парадные дни они с Покрышкиным в ресторане гостиницы "Москва". Перевалило за полночь. Их стали "просить". Тогда Покрышкин выхватил пистолет и начал палить в потолок. На утро дошло до Сталина. Тот ответствовал: "Героям - можно"." (с)

https://ru.wikipedia.org/wiki/Черняев,_Анатолий_Сергеевич

Горбачёв сам себе устроил переворот, отказавшись от идеи коммунизма.
Он же был первым секретарём партии, которая потеряла власть.

Нация "дедовшины" испарится в истории.

Сталин как заговорщик и государственный преступник

В Постановлении Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 года № 979-1 «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года» указано:

Съезд констатирует, что переговоры с Германией по секретным протоколам велись Сталиным и Молотовым втайне от советского народа, ЦК ВКП(б) и всей партии, Верховного Совета и Правительства СССР, эти протоколы были изъяты из процедур ратификации.

Таким образом, решение об их подписании было по существу и по форме актом личной власти и никак не отражало волю советского народа, который не несёт ответственности за этот сговор.

Съезд народных депутатов СССР осуждает факт подписания «секретного дополнительного протокола» от 23 августа 1939 года и других секретных договорённостей с Германией.

Съезд признаёт секретные протоколы юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания.

Протоколы не создавали новой правовой базы для взаимоотношений Советского Союза с третьими странами, но были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств. (с)

«Правда» 30 ноября 1939 года «О лживом сообщении агентства Гавас»

Редактор «Правды» обратился к т. Сталину с вопросом: как относится т. Сталин к сообщению агентства Гавас о «речи Сталина», якобы произнесенной им «в Политбюро 19 августа», где проводилась якобы мысль о том, что «война должна продолжаться как можно дольше, чтобы истощить воюющие стороны». Тов. Сталин прислал следующий ответ:

"Это сообщение агентства Гавас, как и многие другие его сообщения, представляет враньё. Я, конечно, не могу знать, в каком именно кафе-шантане сфабриковано это вранье. Но как бы ни врали господа из агентства Гавас, они не могут отрицать того, что:

а) Не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну;

б) После открытия военных действий Германия обратилась к Франции и Англии с мирными предложениями, а Советский Союз открыто поддержал мирные предложения Германии, ибо он считал и продолжает считать, что скорейшее окончание войны коренным образом облегчило бы положение всех стран и народов;

в) Правящие круги Франции и Англии грубо отклонили как мирные предложения Германии, так и попытки Советского Союза добиться скорейшего окончания войны.

Таковы факты. Что могут противопоставить этим фактам кафе-шантанные политики из агентства Гавас?" (с)
___________________________________________________

https://ru.wikipedia.org/wiki/Речь_Сталина_19_августа_1939_года

Над пропастью во лжи (содержимое личного сейфа Сталина)

Политический театр Горбачева

На протяжении нескольких лет в средствах массовой информации идет обсуждение вопросов, связанных с историей существования секретных протоколов, заключенных между Советским Союзом и Германией по поводу разграничения пограничной линии на территории Польши и некоторых стран Прибалтики. Я и сегодня не стал бы касаться этого вопроса, так как считаю, что в любой стране есть и будут секреты, что опрометчивое открытие архивов может поссорить не только правительства, но и народы, привести к последствиям, которые не оправдают принцип гласности. Но слишком уж много благоглупостей успели высказать в связи с этими протоколами. Было много спекуляций, в том числе в зарубежной печати. Мне уже приходилось касаться этой темы, но я не раскрывал все детали, в том числе об осведомленности Горбачева, предоставляя возможность ему самому покаяться в своей лжи. К сожалению, рассчитывать на порядочность бывшего лидера нам не приходится.

Поскольку история подписания секретных протоколов Риббентропа – Молотова достаточно известна, остановлюсь только на фактах, ставших известными мне от людей, работавших близко к Сталину, в том числе и тех, кто участвовал или был как-то связан с изъятием материалов, хранившихся в личном сейфе Сталина.

Смерть Сталина сняла ограничения на доступ членов Президиума ЦК к документам его архива. Еще не состоялись похороны вождя, а Хрущев, Маленков, Берия, Молотов и другие помчались в кремлевский кабинет и вскрыли его личный сейф. В этом сейфе было, как мне рассказывали, много любопытного. Члены Президиума ЦК быстро разобрали бумаги, которые имели отношение лично к ним. Молотов среди прочего изъял и подлинники секретного протокола. С 1953 года они находились в его личном сейфе. И только после освобождения от должности министра иностранных дел он переправил их в ЦК КПСС, и они попали во второй сектор Общего отдела.

В 1957 году новый министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, информированный кем-то из своих сотрудников или членов Политбюро, запросил в ЦК КПСС секретный протокол. В это время на Западе всплыл вопрос о разделе Польши между Германией и СССР и появилась публикация копии секретного протокола и секретная карта, подписанная Риббентропом и Сталиным, с определением линии введения немецких и советских войск. Наши мидовские работники, а равно и государственные деятели, напрочь отказались признать эти копии соответствующими оригиналам. Основным аргументом против признания их подлинными была подпись Молотова, сделанная латинскими буквами. Никогда прежде и в последующем Молотов так не подписывался. Это хорошо знали и специалисты западных спецслужб, и дипломаты. Поэтому вопрос о подлинности копии документов никогда не мог стать реальностью. И после вспышки интерес к появлению копии затухал, и вопрос заключался лишь в том, почему сохранилась копия в германских архивах и куда пропал немецкий вариант подлинника. Поэтому ходили различные версии, в том числе и та, что один из офицеров германской разведки снял фотокопию с карты, а копии текста, если я не ошибаюсь, не было.

Насколько мне известно, пакет с этими документами из архива ЦК КПСС был вторично направлен в МИД и пролежал там долгое время, прежде чем вернулся в ЦК КПСС. Позже мидовские работники еще раз достаточно долго держали его у себя.

Дальнейшие перипетии, связанные с подлинниками секретных протоколов, мне неизвестны. Однако, зная систему хранения документов в архивах ЦК, я уверен, что без разрешения генсека и заведующего Общим отделом они не могли попасть в руки постороннему.

Но обо всем этом я узнал много позже.

До февраля 1987 года я был помощником Генерального секретаря ЦК КПСС. А 2 февраля, во время перерыва на Пленуме ЦК КПСС, посвященном вопросам кадровой работы, охрана отыскала меня, сообщив, что Михаил Сергеевич Горбачев просит пройти в комнату отдыха членов Политбюро. Мне не раз приходилось бывать там, докладывая информацию о состоявшемся Пленуме, ожидать правки документов, согласования формулировок. И на этот раз все сидели и по установившейся традиции пили чай. На столах стояла выпечка, конфеты, что-то еще. Я даже не успел и поздороваться со всеми, как Горбачев произнес:

– А вот и новый заведующий Общим отделом.

Повернувшись ко мне, он сказал:

– Мы избираем Анатолия Ивановича Лукьянова секретарем ЦК по административным органам. А тебя я рекомендую заведующим Общим отделом. – И, обращаясь к присутствующим, добавил: – Все вы, как я полагаю, знаете Болдина, сотрудничали с ним, а он знает круг новых обязанностей и вопросы работы с документами, контроля. Нет возражений?

– Нет.

Я вышел из зала, шокированный бесцеремонностью, с какой все было сделано, и думая о новой работе, в которой я пока ничего не понимал. Под мое начало переходил самый крупный отдел ЦК, насчитывающий свыше шестисот человек. А главное, я не знал всех тонкостей работы с документами. Лишь через восемь – десять месяцев я смог разобраться в этом море материалов, протоколов, записок, решений.

Мои предшественники по работе в отделе, и прежде всего А.И. Лукьянов, К.М. Боголюбов, К.У. Черненко, полагаю, не раз докладывали Генеральным секретарям ЦК, в частности Михаилу Сергеевичу Горбачеву, о материалах архива, в том числе и тех, которые были в закрытых пакетах. Сказал об этом и я, но Горбачев отмолчался. Возможно, он лучше меня знал об этом массиве документов и просто не ведал, что с ним делать. Это предположение подтверждали и некоторые факты. Как-то перед одной из встреч с Ярузельским Горбачев дал срочное поручение:

– Принеси мне документы по Катынскому делу.

Я попросил срочно найти эти документы в архиве. Часа через полтора мне принесли два закрытых пакета с грифом «совершенно секретно» и припиской, что вскрыть их можно только с разрешения заведующего Общим отделом. Разумеется, и генсека, хотя это на пакетах и не значилось. Сам вскрывать пакеты я не стал.

– Нашел? – спросил Михаил Сергеевич, когда я появился в его кабинете.

– Не знаю, то ли это, – ответил я, подавая ему конверты.

Он вскрыл их, быстро просмотрел несколько страничек, сам запечатал пакеты, проклеив липкой лентой, и, возвращая их, сказал:

– В одном за подписью Берии речь идет об истинных фактах расстрела поляков в Катыни, а во втором – о выводах комиссии, работавшей после освобождения Смоленской области в годы войны и пришедшей к выводу, что это дело рук фашистов. Храните получше и без меня никого к ним не подпускайте. Слишком все это горячо.

Знаю, что позже о необходимости предать гласности все материалы Катынской трагедии в ЦК КПСС лично к Горбачеву не раз обращалась польская сторона, специально созданная совместная советско-польская комиссия, в которую входили от МИДа Л.Ф. Ильичев и от Института марксизма-ленинизма Г.Л. Смирнов. Запрашивали документы В.А. Крючков, В.М. Фалин, но генсек-президент не реагировал на просьбы, и все обращения, записки на его имя остались без ответа, а Общему отделу он запретил выдавать эти документы. Более того, говорил сам и поручил сообщить польской стороне, что достоверных фактов о расстреле, кроме тех, что были обнародованы еще во время войны, не найдено. Горбачев был серьезно повязан этой ложью. И это, надо сказать, был еще не самый большой его обман, который он применял для введения в заблуждение нашего и мирового общественного мнения.

Архив Политбюро ЦК, ставший впоследствии личным архивом президента СССР, а затем России, таил и много ответов на другие вопросы, которые волновали общественность нашей страны и других государств мира.

В 1987 году мне доложили, что в нем хранятся и секретные протоколы, относящиеся к советско-германским переговорам 1939 года. Я не мог не доложить об этом Горбачеву. Он не удивился, только сказал, чтобы ему их показали. Оказалось, секретные протоколы не законвертованы, не имеют особых грифов и штампов, а потому могли быть доступны многим работникам ЦК. Если мне не изменяет память, это были два листка текста, завизированного Риббентропом и Молотовым, а также довольно большая карта западных районов СССР и сопредельных стран, подписанная Риббентропом и Сталиным. Изменяя своим правилам, Молотов действительно подписался на протоколе латинскими буквами. Не думаю, что это случайность. В таких вопросах импровизаций не бывает. Скорее всего, он рассчитывал на то, что достоверность документа может быть поставлена под сомнение. Сталин не хитрил, и три буквы его имени и фамилии «И. Ст.» на карте ставили все на свои места.

Горбачев внимательно прочитал протокол и развернул на столе карту со старой и новой советской границей на Западе. Это была крупномасштабная карта с обозначением городов, населенных пунктов, железных и шоссейных дорог, рек, возвышенностей и низменностей. Все надписи на ней были сделаны на немецком языке. Генсек изучал линию согласованной границы, разделившей полвека назад две могущественные державы, и комментировал свои наблюдения, изредка задавая мне вопросы. Он не удивился наличию таких документов, скорее, в его интонации было раздражение, что пришлось прикоснуться к прошлому.

– Спрячь, – сказал он в заключение.

А между тем интерес к секретным протоколам в стране и за рубежом возрастал. Их стали искать Фалин, МИД. Я доложил об этом Горбачеву. Он коротко бросил:

– Никому ничего показывать не надо. Кому следует – скажу сам.

Время шло. И вот на Съезде народных депутатов, где обсуждался вопрос о протоколах и положении в Прибалтийских республиках, Горбачев неожиданно для меня сказал, что все попытки найти этот подлинник секретного договора не увенчались успехом. Зачем понадобилось ему говорить неправду на весь мир, утверждать достоверно не могу. А некоторые его защитники не нашли ничего лучшего, как сказать, что Общий отдел знал о документах той поры, но утаил от генсека. Это стал утверждать впоследствии и Горбачев. Только эта ложь не помогла ему ни сохранить Советский Союз, ни удержаться на посту лидера государства. Последующими своими решениями он в нарушение Конституции способствовал тому, чтобы республики Прибалтики вышли из Союза.

Спустя некоторое время после выступления на Съезде народных депутатов Михаил Сергеевич Горбачев спросил меня как бы между прочим, уничтожил ли я протоколы. Я ответил, что сделать это без специального решения Политбюро не могу.

– Ты понимаешь, что представляют сейчас эти документы?!

Но я понимал, что документы были зарегистрированы во многих книгах наряду с другими секретными материалами и уничтожить их я не мог.

Официальные и должностные лица разных ведомств и институтов активно искали документы об уничтожении белополяков в Катыни и секретные протоколы советско-германского соглашения в 1939 году. Как ни странно, их искал и МИД, в частности Громыко, хорошо знавший их содержание и адрес, по которому он их отправил. Более того, он даже создал комиссию, в которую включил своего заместителя Л.Ф. Ильичева, и поручил ему искать протоколы.

Ильичев позвонил мне и попросил принять его. С Леонидом Федоровичем мы были старыми и добрыми знакомыми – в 1961 году, будучи секретарем ЦК КПСС, он пригласил меня работать в свой аппарат. Я ответил, что готов встретиться в любое удобное для него время, и на другой день он подъехал ко мне и изложил поручение Громыко: выяснить, нет ли секретных протоколов в архивах ЦК КПСС и где их можно искать. Я сразу понял, что Громыко решил сыграть беспроигрышно: во-первых, дал понять, что в МИДе документов нет, во-вторых, визитом Ильичева намекнул, где надо искать, и, в-третьих, рассчитывал получить информацию, что руководство ЦК КПСС не считает своевременным обнародовать эти документы, несмотря ни на какую гласность.

Я не был уверен, что Ильичев, работавший секретарем ЦК, ничего не знает о документах. Поэтому, пользуясь теми же правилами, в которых так силен был Громыко, я спросил:

– А разве такого рода документы хранятся не в архивах МИДа?

Мне очень не хотелось говорить неправду Ильичеву, уважая его опыт, возраст и наши добрые отношения.

Леонид Федорович задумался. А затем сказал:

– Насколько я знаю, они хранились у Сталина и были изъяты из его сейфа после смерти. Дальнейшая судьба протоколов мне неизвестна. Война давно завершилась, возникли новые границы и нужда в таких документах отпадала. Возможно, они и уничтожены...

– Я не знал, что они были в сталинском сейфе, – начал я.

Леонид Федорович посмотрел на меня, понимая, что либо документов этих нет в ЦК, либо я ничего не знаю и не скажу ему, либо не хочу вообще говорить на эту тему.

– Тогда ты не знаешь многого. У Сталина в сейфе были найдены досье на многих руководителей партии, в том числе на Берию. Переписка с рядом лидеров коммунистического движения, покаянные письма некоторых видных военных и политических деятелей, технические записи разговоров Светланы и Василия. А главное – донесения агентов из числа высокопоставленных руководителей различных государств, стенограммы допросов, в частности Валленберга, письма соратников Троцкого. Мне Шуйский рассказывал, что были найдены собственноручно написанные письма Абакумова Сталину по разным вопросам разведки, агентов, в том числе содержащихся у нас. Одно из них было приблизительно следующего содержания: «...Товарищ Сталин, нами закончена порученная Вами работа с субъектом... (далее шел номер, а в скобках значилась фамилия – «Мюллер»), находящимся на уральском спецобъекте. В настоящее время получены все интересующие данные, о чем Вам было доложено. Сейчас возникает вопрос, продолжать ли содержать фигуранта на спецобъектах или в связи с отработкой интересующих тем, а также опасности утечки информации о данном лице окончательно закрыть этот вопрос. Прошу указания». Не верится, что речь идет о том самом Мюллере, но и другое на ум не приходит. Сталин был очень скрытный человек. Даже о найденном трупе Гитлера он не сказал ни военным, ни членам Политбюро. Может быть, это была большая игра, чтобы запутать всех, скрыть и смешать найденных и не найденных военных преступников. Сталин, как это ни покажется невероятно, имел своих информаторов и агентов из числа наиболее влиятельных политических деятелей и даже членов королевских семей и глав правительств.

Время шло, и вопросы о секретных протоколах активно поднимались некоторыми народными депутатами. Их не столько волновало содержание секретных протоколов, сколько обуревало желание раскрыть государственную тайну. Это отражало общую линию, занятую так называемыми «демократами», и прежде всего Собчаком, Станкевичем, Медведевым, Черняевым, Калугиным и им подобным.

Связанный словом Горбачева, я оказался в трудном положении. С одной стороны, я вынужден был молчать, что само по себе означало занять неискреннюю позицию, с другой – делать удивленное лицо даже перед теми, кого я уважал. Возможно, меня кто-то понимал, но от этого не становилось легче.

После того как на весь мир Михаил Сергеевич Горбачев заявил, что не видел секретных протоколов, введя в заблуждение Верховный Совет, Съезд народных депутатов СССР, народ нашей страны и других государств мира, я догадывался, сколь взрывоопасна эта тема. Особенно когда стала известна довоенная информация по Катыни. Все это превратилось в мину замедленного действия, способную взорваться в любой момент и обречь Горбачева на моральную и политическую смерть.

Добровольцев уничтожить подобные документы не было, а принять самому такое решение архитектор перестройки и автор теоретического опуса о новом мышлении опасался. Совершить же это тайно возможности не имелось. Документы ведь были многократно зарегистрированы в различных книгах и картотеках. Чтобы замести следы, требовалось уничтожить эти книги, ибо переписать регистрационные книги довоенных лет заново – нереально. Да об этом узнал бы широкий круг людей, которые никогда не пошли бы на такую авантюру. В отличие от многих государственных архивов в хранилище Политбюро существовал весьма строгий порядок. Стоило какому-то документу задержаться даже у генсека, как тотчас следовали напоминания. Так что в этом архиве, полагаю, документы сохранялись полностью.

Пресса, которую нельзя назвать в данном случае порядочной, во всяком случае, вдумчивой, не нашла ничего лучшего, как подхватить ложь Горбачева и уверять всех, что Общий отдел и лично я утаили от генсека столь важные документы.

Поэтому я решил представить присланный мне недавно документ из архива, который подтверждает, что Горбачев все знал еще до моего прихода в Общий отдел. И знакомил его с этими документами Лукьянов. (c)

Это были воспоминания Валерия Болдина

(бывшего помощника Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачёва)

Поэма о Сталине. Глава 4. Ночной разговор в вагоне-ресторане.

Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога...
Дай-ка, братец, мне трески
И водочки немного.

Басан, басан, басана,
Басаната, басаната...
Что с вином, что без вина –
Мне на сердце косовато.

Я седой не по годам
И с ногою высохшей,
Ты слыхал про Магадан?
Не слыхал?! Так выслушай.

А случилось дело так:
Как-то ночью странною
Заявился к нам в барак
Кум со всей охраною.

Я подумал, что конец,
Распрощался матерно...
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.

Скажет слово и поест,
Морда вся в апатии.
"Был, – сказал он, – главный съезд
Славной нашей партии.

Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения".

Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
"Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою..."

Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции.

Ты представь – метёт метель,
Темень, стужа адская,
А на Нём – одна шинель
Грубая, солдатская.

И стоит Он напролом,
И летит, как конница,
Я сапог Его – кайлом,
А сапог не колется!

Огляделся я вокруг –
Дай-ка, мол, помешкаю!
У статуя губы вдруг
Тронулись усмешкою...

Помню, глуп я был и мал,
Слышал от родителя,
Как родитель мой ломал
Храм Христа-Спасителя.

Басан, басан, басана,
Чёрт гуляет с опером.
Храм – и мне бы – ни хрена.
Опиум как опиум!

А это ж Гений всех времён,
Лучший друг навеки!
Все стоим, ревмя ревём,
И вохра, и зэки.

Я кайлом по сапогу
Бью, как неприкаянный,
И внезапно сквозь пургу
Слышу голос каменный:

"Был я Вождь вам и Отец,
Сколько мук намелено!
Что ж ты делаешь, подлец?!
Брось кайло немедленно!"

Но тут шарахнули запал,
Применили санкции –
Я упал, и Он упал,
Завалил полстанции...

Ну, скостили нам срока,
Приписали в органы,
Я живой ещё пока,
Но, как видишь, дёрганный...

Басан, басан, басана,
Басаната, басаната!
Лезут в поле из окна
Бесенята, бесенята...

Отвяжитесь, мертвяки!
К чёрту, ради Бога...
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога... (c)

Галич Александр 1966-1969

Помню, как когда-то слушали хрипящих, в десятой перезаписи Высоцкого и Галича. И споры бесконечные о том, кто из них "круче", тоже помню. Повзрослев начал думать, что их вообще нет смысла сравнивать- они "параллельны".
И, все-таки, кто круче, рыбонька?

ОБА!