Лента Peantr'а

А-БАЛ-ДЕТЬ!
Впервые узнала это имя, заглянула в его ФБ и час не могла оторваться от его постов.
Спасибо за наводку.

Сергей Плотов
48 мин. ·
Всех друзей - дальних и близких, реальных и виртуальных - с наступающим Новым годом! Пусть он будет удачным и радостным!
***
Вот Новый год по наледи
Старательно скользит,
Надеждами банальными
Нам в форточки сквозит.

И я гляжу рассеянно
На серый небосвод
И вспоминаю семьдесят
Далёкий третий год.

С сосновых веток капают
Там дождь, и мишура.
Там живы мама с папою
И старшая сестра.

И, сидя на диване, я
Хочу всего подряд.
В тот год по фехтованию
Я получу разряд.

А за окошком выбросы -
Бутан или метан.
Зато я скоро вырасту
И стану Д’Артаньян.

О чём сегодня сетовать?
Разъехались друзья.
А из застолья этого
Остался только я.

Десятилетья снежные
Промчались с этих пор.
Не Д’Артаньян, конечно, я.
Но всё же – не Рошфор.

И кто-то детство тщательно
Из ваты достаёт.
И жизнь идёт. Качается,
Но, всё-таки, идёт.

Как вы доверчивы. :)

ергей Плотов
20 ч. ·
***
Шла машина тёмным лесом за каким-то интересом.
Следом траурные клячи протащились по земле.
Мчатся бесы, вьются бесы. Глупый пингвин робко прячет
Тело вместе с лишним весом, проклиная оливье.
Нарядили ёлку в детской. Пригубили жизни светской.
Хорошо в стране советской чушь прекрасную нести.
Не доедет этой ночью наш состав до Тихорецкой.
Не отчалит бронепоезд от запасного пути.
Лучше всех живёт на свете мистер-твистер из Айовы -
И не пьёт он, и не курит, и здоровеньким помрёт.
Прибежали в избу дети: «Тятя, тятя, наши снова
Проебали всё на свете. Здравствуй, счастье, Новый год!..»
В белом поле стынет дизель. Но идёт весёлый Дидель.
Март настанет непременно. На берёзу сядет грач.
Марта, Марта, надо ль плакать? Наш «Титаник» в лучшем виде
Доплывёт. А коль утонет - не утонет в речке мяч.
Тили-тили, трали-вали. Все биндюжники вставали.
В дальний путь отправят позже их на долгие года.
А пока, расправив плечи, мы идём заре навстречу,
Потому что в гости к богу не бывает опозда…

Сергей Плотов
8 мин. ·
***
Зря ты, товарищ, грезишь лихим побегом.
Ветер лохмат, неистов, как нож остёр.
Город засыпан тюзовским ватным снегом -
Впору из красных тряпок сложить костёр.

Ладно, допустим, двери закрыть забыли.
Ладно, допустим, похер тебе мороз.
Видишь - двенадцать апостолов, месяцев, или
Строгих присяжных венчик несут из роз?

Видишь – январь присел на краю коряги.
Не кочевряжься – рядом садись и ты.
Что до подснежников – с этим сейчас напряги.
Так что бери, что есть – всё равно ж цветы.

Шлёт дятел Юстасу письма азбукой Морзе.
Слёзы напрасны, снегом лицо умой.
Настеньку помнишь? Третьего дня замёрзла.
Дура была вот и шастала в лес зимой.

Ясно горят, не погаснут мосты и письма,
Нам салютуя галстуками огня.
Новое время чуждо филантропизму.
Стужа всегда отыщет, кого обнять.

И на одно лицо хоровод и horror.
И в темноте следы – на судьбу одну.
Мачеха-Родина выставит вновь на холод,
Чтобы в её сугробах искать весну.

Живем и не кашляем.

Лев Апекушин
1 ч ·
Итоги начала года.

Ох, страшно, честно говоря:
не год, а каракатица!
Лишь середина января,
куда ж всё это катится?

Печально смотрит президент,
как все вокруг меняется:
вот раньше скажет "пациент",
и сам же ухмыляется,

а нынче всё уныло, блин,
и настроенье падает:
слова "Победа" и "Берлин"
теперь его не радуют.

Иль включит он телеэкран -
и слышит, в сердце раненый,
что Сталин больше не тиран,
а шаурма с бараниной;

да и про спорт он узнаёт,
не глядя и не слушая -
там награждение идёт
без флага и с "Катюшею".

Он год хотел другим начать,
он ждёт прихода Байдена.
А как на это отвечать?
Ответа-то не найдено…

И мысль сама собой идёт:
"А не пора уматывать?
Ох, будет двадцать первый год
страшней того, двадцатого…"

И снова гениальный Сергей Плотов

Мы бредём, опасаясь распада,
Обходя по пути сволочей,
Из колымского белого ада,
Или сочинских чёрных ночей.

Так обычно бредут на работу
И глядят с недоверьем вокруг,
Словно ищут в потёмках кого-то,
В стороне от весёлых подруг.

Мы уже словно лошади в мыле.
Но родные до дрожи места
Подытожили нас, обложили
И приветствуют звоном щита.

Я копить не желаю обиды
И счастливую землю найду.
Укажи мне такую обитель,
Добрый зритель в девятом ряду.

Но потом, в этот день непогожий,
С интенсивным общеньем не лезь.
Отъебись, незнакомый прохожий,
Прямо щас, прямо здесь, прямо весь!

Кат Катов
20 мин. ·
У ЛОГОПЕДА
Гимнастёлку мама подалила мне.
Буду самым главным на большой войне.
А ещё пилотку, танк и сапоги -
пусть меня боятся Лодины влаги.

Папа мне плицепит свой гвалдейский бант:
и отклоет сталый бабушкин селвант.
Вынет из колобки олден и медаль -
деда Ваня помел, дедушке не жаль.

Сколо День Победы, папа говолит, -
слазу как излечит он свой ладикулит.
Мы пойдём на площадь посмотлеть палад:
мама, папа, баба и мой младший блат.

Там пойдут солдаты с автоматами,
впеледи знамёна над комбатами.
Свелху самолёты, истлебители.
Потому что лусские — победители.

Завтла в детский садик я пойду опять,
с Юлею Евгеньевной будем лисовать.
Налисую танк и пусть стлеляет он
синими сналядами в голод Вашингтон.

Вроде, в совке не насаждали так ненависть ко всему окружающему миру, не так ли?

Леонид Ильич все же был на фронте и знал, что такое война.

Твоя правда.

Глеб Сташков
16 мин. ·
Я мыслитель, бля, типа Чаадаева. Пессимист, короче.
К сожалению, западнически-либеральная идея в России обречена. Ведь в чем эта идея? «Надо жить, как в Европе».
Но русский человек живет в говне. И ему нужно оправдать это свое состояние.
Оправдательные идеи делятся на два типа (классификация Г.В.Сташкова):
1. Активные. В сущности, такая идея была только одна – у коммунистов. «Мы ведем всю планету в светлое будущее».
2. Пассивные: «Москва – Третий Рим» («Мы – единственный оплот истинной веры») и «Мы спасаем мир от…» (революций – с Екатерины II до Николая I, революций и гомосеков – сейчас).
Либо мы – авангард человечества, либо мы – последняя надежда человечества. В любом случае в идею заложен мессианский смысл мирового масштаба.
А в западнической идее его нет. А жить в говне, не спасая при этом мир, - это невыносимо.
Я называю эту теорию экскрементальной (от лат. excrementum).

оправдание принято...

а в каком именно месте он живёт... лондон, польша, прибалты...?

Грустно.
Честно, очень грустно.

техасский детский сад))

Виктор Шендерович
4 мин. ·
Четверть века прошла...
«ПЬЯЦЦА МАТТЕИ»
Когда телевизор сказал мне о смерти Бродского, я хватанул ртом воздух, но дышать все равно было трудно, и как за кислородной маской, я потянулся за томиком его стихов.
Открыл наугад - и попал на «Пьяцца Маттеи».
Я видел это стихотворение много раз и начинал читать, но всякий раз тормозил (не понимая или не чувствуя) или проскакивал строки. В тот проклятый зимний вечер оно вошло в меня разом, без единой темной строчки.
Поразительное стихотворение! И, в каком-то смысле, образцовое, - ибо оно как будто и не написано было, а именно - случилось.
Петр Вайль рассказывал мне об этой Микелине и том дне. Дверь на Виа дельи Фунари, любовный облом, старый граф, дерзость «славянина» и его уход вон, - все это произошло буквально так, как описано в стихотворении, до интонационных деталей! С той небольшой разницей, что в жизни соперники успели замириться и даже выпить вместе, к смущению общей любовницы.
«Пьяцца Маттеи» началась в полусотне метров от той двери, у знаменитого фонтана с черепашками, и началась, кажется, как стишок на случай - легчайшая рефлексия, избывание мужской досады: «Теперь, не замочив кафтана, канаю мимо…»
И вдруг… Легко различимо место, в котором стишок, будто попав на невидимую подкидную доску, взмывает вверх, чтобы стать великолепным и мощным стихотворением, признанием в любви к жизни, изложением веры!
Клянусь, Бродский не подозревал об этом приступе «дури», когда разминал язык на площадной лексике первых строф…
Как мало было счастья в его стихах. Счастьем была сама возможность и гармония звука, но драматизм бытия еще в молодости сложил лицо поэта в стоическую маску. Отчаяние и ирония, ему противостоящая, мощь одинокого и обреченного интеллекта, - вот привычный ареал бродских стихов.
«Все звуки, помимо воя»? Вой тоже был слышен, разумеется. Хорошо артикулированный вой. А вот счастье жизни, веселье и радость бытия - редко заглядывали в его страницы…
Рим делал Бродского счастливым: "На сетчатке моей золотой пятак. Хватит на всю длину потемок...", но счастье того дня оказалось совершенно волшебным!
«Зима. Звенит хрусталь фонтана.
Цвет неба - синий.
Подсчитывает трамонтана
Иголки пиний…»
По коротким, пружинистым ступеням стихотворения легко восстановить маршрут, которым шел в тот день обломавшийся любовник и счастливый поэт: от площади с черепашками, через Ponte Sisto и набитый туристами Трастевере, к холму Яникул, «где говорил октавой // порой иною // Тасс»…
Два километра пешочком, спасибо Гуглу.
Было не жарко (зима заглянула в стихи «трамонтаной», северным ветром с Альп). Он шел, присаживался в кафешках - и заказанная им «чоколатта кон панна» оставалась, кроме меню, в русской поэзии; он записывал найденное и шел дальше…
А стихотворение все набирало высоту - просторное, счастливое, не желающее заканчиваться.
Этот полет вывел Бродского на пушкинскую точку обзора.
«Усталый раб, из той породы,
Что зрим все чаще,
Под занавес глотнул свободы…»
«Под занавес…»
Это писал сорокалетний человек. Гений, уже имевший право подводить итоги.
Со смертью Бродского начался какой-то другой отсчет нашей жизни. Этот день - 28 января 1996 года - помнят многие, помню и я. Диктор в телевизоре, холод смерти и томик стихотворений, открытый наугад.
И - счастливейшее из них, вдруг услышанное душой.
«Скрипи, перо. Черней, бумага.
Лети, минута».

В Питере, дура.

лживая сука. Иди нахуй отсюда.