Украина 40

Это пиздеж, а предсказанием было это:

Христа тоже встретили с большим скептицизмом пару тысячелетий назад..

Я всегда «сам собой».

Призывы в чисто русском духе:– Вперед, родные, не считайте трупы!
"Окаянные дни"
Бунин

Сейчас смотрю встречу Джонсона с студентами Киевского университета . Действительно какие красивые умные чистые лица

Толстой говорил, что девять десятых дурных человеческих поступков объясняется исключительно глупостью.
"Окаянные дни."
Бунин

Лжи столько, что задохнуться можно. Все друзья, все знакомые, о которых прежде и подумать бы не смел как о лгунах, лгут теперь на каждом шагу. Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей лжи, своего искажения к заведомо лживому слуху. И все это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется. Человек бредит, как горячечный, и, слушая этот бред, весь день все-таки жадно веришь ему и заражаешься им. Иначе, кажется, не выжил бы и недели. И каждый день это самоодурманивание достигает особой силы к вечеру – такой силы, что ложишься спать точно эфиром опоенный, почти с полной верой, что ночью непременно что-нибудь случится, и так неистово, так крепко крестишься, молишься так напряженно, до боли во всем теле, что кажется, не может не помочь Бог, чудо, силы небесные. Засыпаешь, изнуренный от того невероятного напряжения, с которым просишь об их погибели и за тысячу верст, в ночь, в темноту, в неизвестность шлешь всю свою душу к родным и близким, свой страх за них, свою муку, да сохранит и спасет их Господь, и вдруг вскакиваешь среди ночи с бешено заколотившимся сердцем: где-то трах-трах-трах, иногда где-то совсем близко, точно каменный град по крышам, – вот оно, что-то таки случилось, кто-то, может быть, напал на город – и конец, крах этой проклятой жизни! А наутро опять отрезвление, тяжкое похмелье, кинулся к газетам – нет, ничего не случилось, все тот же наглый и твердый крик, все новые «победы». Светит солнце, идут люди, стоят у лавок очереди… и опять тупость, безнадежность, опять впереди пустой, долгий день, да нет, не день, а дни, пустые, долгие, ни на что не нужные! Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь? В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно… «У нас совсем особая психика, о которой будут потом сто лет писать». Да мне-то какое утешение от этого? Что мне до того времени, когда от нас даже праху не останется? «Этим записям цены не будет». А не все ли равно?
Будет жить и через сто лет все такая же человеческая тварь – теперь-то я уж знаю ей цену!
Бунин
"Окаянные дни"

. "Эту эпиграмму мы знаем, собственно говоря, только из уст самой Ахматовой. Она не только знала её наизусть, но и распространяла среди своих друзей много лет спустя.
Своему секретарю Анатолию Найману она рассказала: "Бунин сочинил эпиграмму на меня:
Любовное свидание с Ахматовой
Всегда кончается тоской:
Как эту даму ни обхватывай,
Доска останется доской.

А что? По-моему, удачно"с"


Канонический текст эпиграммы неизвестен. В сочинениях Бунина она не печатается. В интерпретации Ахматовой она звучала, по-видимому, с некоторыми вариациями.
Арсений Александрович Тарковский мне говорил, что Анна Андреевна читала эту эпиграмму и ему, но запомнил он её в несколько ином варианте:
Увы, но от любви Ахматовой
Ты всё ж откажешься с тоской.
Как ни люби, как ни обхватывай,
Доска останется доской.
По-видимому, эпиграмма Ивана Алексеевича не была результатом его личной практики: это, скорее, из области дружеских мужских сплетен.
Что касается худобы юной Ани Горенко периода её встреч с А. М. Федоровым, то она была ей и самой, должно быть, неприятна.
Бунин предпочитал дам более увесистых.(с)