Любимые стихотворения

Я, вероятно, очень стар,
Но, как и в детстве - у балкона
Повис задумчивый комар
На нитке собственного звона.
И то же всё до мелочей,
До каждой трещины на блюдце…
Когда я слышу: "Мальчик! Эй!" -
Я не могу не оглянуться.
Николай Стефанович

Люблю тебя, булатный мой кинжал,
Товарищ светлый и холодный.
Задумчивый грузин на месть тебя ковал,
На грозный бой точил черкес свободный.
Лилейная рука тебя мне поднесла
В знак памяти, в минуту расставанья,
И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла,
Но светлая слеза — жемчужина страданья.
И черные глаза, остановясь на мне,
Исполненны таинственной печали,
Как сталь твоя при трепетном огне,
То вдруг тускнели, — то сверкали.
Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
И страннику в тебе пример не бесполезный:
Да, я не изменюсь и буду тверд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный.

(Лермонтов Михаил Юрьевич)

Слово

В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.

И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.

А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.

Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.

Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что Слово это - Бог.

Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.

Гумилев.

Silentium!

*

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне

5

Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?

10

Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, —
Питайся ими — и молчи.
Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей

15

Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, —
Внимай их пенью — и молчи!.

Нет, моего к тебе пристрастья
Я скрыть не в силах, мать-Земля!
Духов бесплотных сладострастья,
Твой верный сын, не жажду я.
Что пред тобой утеха рая,
Пора любви, пора весны,
Цветущее блаженство мая,
Румяный свет, златые сны?..

Весь день, в бездействии глубоком,
Весенний, теплый воздух пить,
На небе чистом и высоком
Порою облака следить;
Бродить без дела и без цели
И ненароком, на лету,
Набресть на свежий дух синели
Или на светлую мечту...

О, этот юг, о, эта Ницца...
О, как их блеск меня тревожит —
Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет — и не может...
Нет ни полета, ни размаху —
Висят поломанные крылья —
И вся она, прижавшись к праху,
Дрожит от боли и бессилья...


Федор Тютчев

Когда в кругу убийственных забот
Нам все мерзит - и жизнь, как камней груда,
Лежит на нас,- вдруг знает бог откуда
Нам на душу отрадное дохнет,
Минувшим нас обвеет и обнимет
И страшный груз минутно приподнимет.

Так иногда осеннею порой,
Когда поля. уж пусты, рощи голы,
Бледнее небо, пасмурнее долы,
Вдруг ветр подует, теплый и сырой,
Опавший лист погонит пред собою
И душу нам обдаст как бы весною...

И гроб опущен уж в могилу
И все столпилося вокруг...
Толкутся, дышат через силу,
Спирает грудь тлетворный дух.,

И над могилою раскрытой,
В возглавии, где гроб стоит,
Ученый пастор сановитый
Речь погребальную гласит.

Вещает бренность человечью,
Грехопаденье, кровь Христа...
И умною, пристойной речью
Толпа различно занята...

А небо так нетленно-чисто,
Так беспредельно над землей...
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой...

Что ты клонишь над водами,
Ива, макушку свою
И дрожащими листами,
Словно жадными устами,
Ловишь беглую струю?..

Хоть томится, хоть трепещет
Каждый лист твой над струей..
Но струя бежит и плещет,
И, на солнце нежась, блещет,
И смеется над тобой...

За стеной вьюга мечется, мечется, мечется,
Бьётся в окно всё сильней,
И глаза, чьи-то злые глаза на моём задержались лице.
Вдруг стекло водопадом прозрачных холодных камней
На пол хлынуло громко, о ком-то скорбя.

Вся земля снегом спутана, стонут леса и моря,
Как насмешка мелькнула чужая улыбка вдали.
Словно кровь на снегу пламенеет заря,
По колено во тьме, спотыкаясь бреду.
Как в бреду лепестками увядшими устлан мой путь,
Отдохнуть, но бегу, потому что иначе нельзя,
А беда, верю я, что отстанет, устав –
Это сон или явь? Это сон!
Или явь?..

Пели "Оловянные солдатики". А вот кто написал текст не знаю и сейчас.

Старый клоун тихо едет
По просёлочной дороге
От сухих деревьев тени
Тянут руки, близок вечер

Он везёт с собой корзину
Петуха, часы и свечи
Он всю жизнь провёл в разлуке
и не встречен

Всё вокруг казалось бредом
Только старый клоун ведал,
Что исход - не ведом...
Колокольный звон поведал,
Что кончаются все беды -
Ровно в среду...

А дорога всё бежала
Под копытами гнедого
Под колёса попадали
Лишь каменья, да надежды

Буйный ветер пал в долину
И сорвал с неё одежды
Сердце гулко притаилось
Стало биться тише, реже

Дождь шумел в стакане света
Жизнь прошла и только где-то
Плещет Лета...

Колокольный звон поведал,
Что кончаются все беды -
Ровно в среду...

Сергей Жигунов. Вот такой он, гардемарин...

Как безошибочно и точно,
Когда бомбят неделю сплошь,
К трубе прижавшись водосточной,
Внезапно Бога познаешь!
Дома от ужаса косые,
Озноб и обморочный зуд,
И пальцы скользкие…
- Россия!
Ты слышишь - ангелы поют?

Николай Стефанович.

Высочайшей любви не снискал,
Не склонился к подножью престола, -
И строчит вдохновенный фискал,
И уже в окруженье крамола.

Кто-то в тайные думы проник,
Что-то к делу подшив и подклеив,
И в петле достоверных улик
Задохнулся внезапно Рылеев.

И опять кто-то в душу залез...
Гумилев не признался в измене,
Но судебный закончен процесс,
И спешит вездесущий Дантес
Привести приговор в исполненье.

Позабуду ли ужас утрат,
Рев звериный и брань человечью?
А незримые губы твердят,
Что один я во всем виноват
И за всё перед Богом отвечу

Николай Стефанович.

Silentium!

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, —
Питайся ими — и молчи.

Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, —
Внимай их пенью — и молчи!..

Тютчев.

Горькое
(Алексей Порошин)

Ну, вот и всё. Последняя обновка. Простой кусок хозяйственного мыла. Теперь комплект – пеньковая верёвка, крюк, табурет и.... сердце вдруг заныло. Бумага, карандаш, свеча и водка. Плесну в стакан, глоток, другой, затяжка... Кричать? Рыдать? Я пел, а вышло вот как...
...Худющая облезлая дворняжка завыла за окном, предвосхищая... Иди ко мне, бродяга. Хочешь сыра? Теперь мы оба изгнаны из стаи и лишены любви большого мира...
...Свеча мигает, плачет стеарином, плевать мне – ночь ли, утро, поздно ль, рано... Споём, Дружок? И сколько не ори нам, мы будем выть – фальшиво, горько, пьяно... Два пса, два неудавшихся поэта, кудлаты, бесприютны и бесполы... И дружный звук охрипшего дуэта закончится моим тоскливым соло...
...А что писать? Кому? А кто-то вспомнит? Вот, сука-жизнь, бездарна и бескрыла! Уйду я гулким эхом пыльных комнат из этой яви, тусклой и унылой в угрюмый зев бездонного колодца, в безрадостную тьму ночного мрака...
...Так гулко чьё-то сердце рядом бьётся... А, это ты, несчастная собака. Ты знаешь, боль в душе сильней, чем в теле. Горит и жжёт, затравленная ядом... Мы как-то вдруг с тобой осиротели и оба не нужны всем тем, кто рядом. Похоже, нас покинула удача, до точки израсходована квота. И я сижу с тобой, курю и плачу, а ты хвостом виляешь... Ждёшь чего-то.
Портрет луны завис в оконной раме, и ветерок свистит в разбитых стёклах...
А может, прогуляемся дворами?
Давай пройдёмся, вечер нынче тёплый...

********
Мир таинственный, мир мой древний,
Ты, как ветер, затих и присел.
Вот сдавили за шею деревню
Каменные руки шоссе.

Так испуганно в снежную выбель
Заметалась звенящая жуть...
Здравствуй ты, моя чёрная гибель,
Я навстречу к тебе выхожу!

Город, город, ты в схватке жестокой
Окрестил нас как падаль и мразь.
Стынет поле в тоске волоокой,
Телеграфными столбами давясь.

Жилист мускул у дьявольской выи,
И легка ей чугунная гать.
Ну да что же? Ведь нам не впервые
И расшатываться и пропадать.

Пусть для сердца тягучее колко,
Это песня звериных прав!..
...Так охотники травят волка,
Зажимая в тиски облав.

Зверь припал... и из пасмурных недр
Кто-то спустит сейчас курки...
Вдруг прыжок... и двуного недруга
Раздирают на части клыки.

О, привет тебе, зверь мой любимый!
Ты не даром даёшься ножу!
Как и ты, я, отвсюду гонимый,
Средь железных врагов прохожу.

Как и ты, я всегда наготове,
И хоть слышу победный рожок,
Но отпробует вражеской крови
Мой последний, смертельный прыжок.

И пускай я на рыхлую выбель
Упаду и зароюсь в снегу...
Всё же песню отмщенья за гибель
Пропоют мне на том берегу.
*
С.Е. 1921 г.

собираем он слёзы... не верьте, пацаны