Из мира староверия.

Две хорошие новости из мира староверия

1. Изд-во Просвещение выпустило учебник ОПК А. В. Муравьева. Будет очень полезно для взрослых. И слишком трудно и перенасыщено для 4-классников.

2. Глубокое интервью руководителя информационно-издательского отдела Московской митрополии РПСЦ Александра Антонова:

«Отечественные записки»: Как Вы оцениваете нынешнюю ситуацию в России, согласны ли Вы с тем, что иррационализм во многих сферах общественного бытия побеждает?

Александр Антонов: Проблема рационализма и иррационализма имеет много измерений: она есть и в религии, и в философии, и в математике. Возьмем философию. Если Декарт считается родоначальником рационализма, то, скажем, Паскаль — напротив, «иррационалист». На самом деле и тот и другой принадлежат к европейской традиции Логоса. У нас в России, наверное, только Лев Шестов был таким явным иррационалистом-фидеистом, воевавшим с Сократом и с Гуссерлем в этом плане.

Вопрос на самом деле гораздо глубже. Дело в том, что сейчас человечество переживает момент, когда происходит беспримерный тектонический слом, который мы чувствуем, но не можем схватить в понятиях. Хайдеггер много писал об этом, но в конечном счете ничего внятного так и не сказал.

Я считаю, что сейчас на наших глазах разворачивается кризис богочеловечности европейского человека. Правда, еще Ницше сказал: «Бог умер».

ОЗ: На философском факультете одного университета висит такая замечательная картинка: «Бог умер» — подпись: «Ницше». И далее: «Ницше умер» — подпись: «Бог».

А. А.: Но во времена Ницше это все же были детские шалости (впрочем, окончившиеся трагически для самого философа), а вот сейчас мы «доигрались». Шалили-шалили — и доигрались. Сейчас у нас такой кризис, такие подспудно идущие сдвиги, что стало нечем дышать, невозможно ответственно о чем-либо говорить.... По слову одного современного философа, наступила эпоха «конца разговора».

Я, вообще говоря, — европоцентрист, а Европа — это чудесное слияние двух духовных потоков — иудаизма и греческой философии. Именно из них родился великий европейский синтез. Если мы посмотрим на чудо рождения христианской церкви, то его можно сравнить с чудом Вифлеемской звезды. Кстати, согласно гипотезе Иоганна Кеплера, в момент рождения Спасителя произошло слияние двух планет — Сатурна и Юпитера — в созвездии Рыб, и Вифлеемская звезда была самой большой на небосклоне. Тогда произошла чудесная констелляция событий: выстраданное греческой философией понятие логоса соединилось с верой в Единого Бога Ветхого Завета. Сократ был фактически первым мучеником до Христа, принявшим добровольную смерть, как бы предвосхищая Его Путь. Таким образом родился величайший синтез, который пронесла через историю Европа, но сейчас она предательски отрекается от него.

По сути идет мощная, начавшаяся с Ницше, борьба с логосом. Ницше, конечно, гений. Но ведь и сатана как обезьяна Бога паразитирует на божественных энергиях. Современные постмодернисты, наследники ницшеанских идей, восстают на «логоцентризм», на «фаллоцентризм» и т. д. Так они характеризуют главные черты изначальной европейской традиции. О борьбе с логосом я уже сказал. В «фаллоцентризме» постмодернисты усматривают эпоху неравенства полов, мужского шовинизма и т. д. А между тем в каноне Пасхе поется: «Мужеский убо пол, яко разверзый девственную утробу, бысть Христос». Почему-то Бог, воплотившись, решил принять именно мужеский образ, причем (о ужас!) даже носил бороду.

У нас, у староверов, первыми ко кресту и иконам подходят мужчины. Какой-нибудь парень-шкет идет впереди старушки. Почему? Потому что этим мы отдаем дань уважения к мужскому полу, к иерархическому порядку бытия. Вообще, надо сказать, борьба с парадигмальными устоями европейской цивилизации идет под флагом свободы творчества, безграничной креативности, дерзания, «безумства храбрых».

Хочу проиллюстрировать то, что я сейчас сказал, гениальным эпизодом из «Андрея Рублева» Тарковского, когда русский мужик — помните? — поднимается на воздушном шаре — и кричит: «Летю! Летю!» И только прокричал: «Летю», как сразу ... трах-тарарах! Об землю. И разбился. Вот это «летю» — символ всех этих свободолюбивых ницшеанцев и прочих — им полет нужен, но это полет... в никуда. А традиционная конфессия «скучна» в этом плане: делай, как сотни лет делали твои предки, — ой, как скучно! Ой, как неинтересно! Как бы творчество проявить?

В противоположность Бердяеву («Смысл творчества») скажу вещь крайне непопулярную сегодня: необходимо проявить огромное творческое усилие, чтобы задушить в себе лжеименное творчество. Считаю, что живое (не омертвелое, а именно живое!) хранение традиций в их жизненной силе требует гораздо больше творческих усилий, чем «безумство храбрых». Но, к счастью, эпоха постмодернистов уходит вместе с эпохой модерна. Им паразитировать не на чем. Вместе со слоном умирает и птичка, которая питалась отходами его жизнедеятельности.

За всеми нашими наивными спорами есть тут некая данность, не от нас зависящая, слышится страшное — уход под воду Атлантиды, которая питала всех и вся... Богочеловеческая парадигма разрушается, образ адамического человека померк — вот что страшно-то!

Вопрос, может ли человек перестроиться, может ли он стать иным? Мы не знаем, никто не знает, но ясно одно: прошлое, к сожалению, уходит безвозвратно. Но мы — как солдаты логоса, хранители традиций — должны стоять за них насмерть.

Иногда мне задают вопрос: «А что же, Вы так ненавидите современность, а сами смотрите телевизор?» — Я отвечаю на это: «Я слежу за трупными пятнами на теле современности, смотрю — как они распространяются. Как сторож, как свидетель».

ОЗ: Как по-Вашему, происходит ли клерикализация общества или, напротив, мы являемся свидетелями глобального процесса секуляризации во всем мире — и Россия не исключение?

А. А.: Не вижу никакой клерикализации, для меня этого ничего нет, это все — симулякры, влияния у церкви нет никакого, а все что она делает — она делает на беду себе... Как, кстати, церковь сейчас должна себя вести? Есть такое выражение: «Скромное обаяние буржуазии». «Скромное обаяние» — вот эти два слова очень сюда подходят. Церковь должна сейчас в режиме скромного обаяния работать: лишний раз не высовываться, не вылезать, не мозолить глаза. Что такое психология русского человека? Я помню, у нас на Рогожском лет 35 назад, еще при советской власти, было такое явление. Один раз в год, на Пасху, я видел там одного молодого человека. Он приходил в подпитии и стоял, покачиваясь: то в одну сторону клонился, как Пизанская башня, то в другую, — но вот ведь что удивительно: выстаивал всю ночь! Не дай Бог бы католическая или протестантская скамейка — он бы сел и захрапел сразу, а он стоял. А все почему? Мать-покойница завещала: «Сынок, вот я умру, но ты, хотя бы раз в год, на Пасху, в церкву Божию ходи». И он ходил. Поддавал для храбрости и ходил. Вот в этом одна из коренных черт нашей ментальности. Так устроен русский человек: «Да, "я — поросенок" (по слову Розанова), я напился, подрался. Но! Но я знаю, что есть в Лавре Сергий Радонежский, который молится за меня». У нас в старообрядчестве был митрополит Алимпий, который, пока я, условно говоря, выпивал и закусывал, сотни земных поклонов в своей келье отбивал. Вот на этом Русь держалась и держится. Вот это и есть «скромное обаяние» Церкви. Митрополит Алимпий никуда не вылезал с «нанотехнологиями», с проектами «модернизации», обновления, ускорения. Церковь служит и делает свое дело, а я, мирянин, должен выполнять свое — возгревать в сердце Христов пламень и нести в мир свою миссию... Церкви не надо никуда сейчас влезать, потому что это очень опасно. Все очень лукаво, амбивалентно, и она может погибнуть вместе со структурами, в которые влезает. Церковь должна молиться за нас, а мы, миряне, должны быть агентами Христова влияния во внешнем мире.
Дальше здесь:
http://diak-kuraev.livejournal.com/492433.html