Киплинг как либертарианский

И сказали: "Кто к ближнему злобу, завидуя, копит годами? –
Пусть людьми управляет и в оба следит за чужими трудами".
И сказали: "Кто мот и лентяй, так живёт, что к банкротству скатился? –
Будет оброк собирать, коли строить, пахать не сгодился".
И сказали: "Кто поднял хозяйство, вложил тяжкий труд и терпенье? –
Разорим его: это именье – само по себе преступленье".
И сказали: "Кто зол на Закон? Поверьте, напрасна тревога –
Та персона выше Закона, что в нашем разбое подмогой".
Неугодных судить да рядить они поручили громиле,
Похвалялся убийца убийством – и с миром его отпустили.

Разослали архив директив по стране от края до края,
Разорив её, ищут рабов, что сойдут для дурацкого рая.
Полыхнули границы зарницами бури багровой, кровавой,
И смеялись над теми, кто сгинул, предан лукавой оравой.
Вкупе всех – подчиненных, чиновных – смуты ветрами носило,
А людей устоявших, не павших скрутили наместные силой.
И смели их с земли, вопия: "Революции – вечная слава!
Даже видимость, мысли о Власти – зло и гнилая отрава!"
И как с тела сдирают отрепье в грязи и коросте постылой,
Так Империи славу отребье поспешно по ветру пустило.
Заглушили правды родник и горечь излили без меры
В источники Мудрости, Силы, а с ними – Усердия, Веры.
Раскопали и подняли на смех остатки здравого смысла,
Рассужденье о цели и долге в воздухе праздно повисло.

И Бог предоставил пожать, что безудержный гнев их внушил им,
И праведно вместо людского – звериное сердце вложил им...
. . . . . . . .

Стало темно, лишь вино изливалось душе на потребу,
И тогда знак из моря поднялся и ужас надвинулся с неба.
И врага увидали, услышали: были отброшены маски,
Но и видя погибель вблизи, опасались только огласки.
Отрицаньем оружья бряцанье заглушишь, прогонишь едва ли,
Выкован Меч против них, но лжецы и его отрицали.
Он пришёл, словно вор, и простёр над толпою страх и смятенье,
Слишком скор приговор, кончен спор и пустые умолкли сужденья.
Нет, не конь, не копьё, не огонь беглецам угрожали расправой,
Но дела от сердечного зла, их собственной мысли лукавой.
Плевел, со смехом посеянных, горькая жатва поспела,
Управитель неверный увидел: от рук его отнято дело.
Грабежом, да на хлебе чужом он жил, почивая безбедно,
Но в опасности выглядел бледно и скрылся бесславно, бесследно.
Злобе учили, и злоба их съела в немногие годы:
Без защиты остались, и сгинуло, кануло имя народа!