Портсмутский казус

Печальные триумфы российской дипломатии.

Август – месяц «японский», когда принято вспоминать об атомных бомбах, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки 6 и 9 августа, об обстоятельствах капитуляции Японии и советском наступлении в Маньчжурии. Однако стоит порой копнуть и поглубже – на сто (даже сто одиннадцать) лет назад, когда Япония выступала на международной арене молодым волком, норовившим укусить не только беззащитную китайскую панду, но и вполне боеспособного русского медведя.
Речь пойдет о русско-японской войне и Портсмутском мире, переговоры о заключении которого проходили с 9 августа по 5 сентября 1905 года.

В русской истории очень странно соотносятся война и дипломатия: сплошь и рядом «великие» дипломаты и политики запросто сводят на нет самые блестящие победы русского оружия. Про то, как лихо обошелся с плодами русских побед в Семилетней войне государь Пётр III, говорено много, это пример известный. Но увы, далеко не единственный.
Можно вспомнить ещё события 1654-1655 годов, когда после Переяславской Рады Россия вступила в войну с Польшей и добилась ошеломляющих успехов. Русские войска тогда заняли территорию всей Украины и Белоруссии, подходили к Люблину и Вильно... Дела поляков были так плохи, что уже и другие их соседи (особенно Швеция и Бранденбург) сочли, что пора приступать к дележу «польского наследства», и тоже двинули войска в Польшу.
Немцы и шведы довольно быстро заняли Варшаву и Краков, и вполне можно было бы ожидать, что Россия и Швеция просто поделят Речь Посполитую ко взаимному удовольствию.
Ан-нет, не тут-то было! Нашёлся в России «великий дипломат» и «канцлер» (то есть глава Посольского приказа) Ордин-Нащокин, который надоумил царя Польшу со шведами не делить, а поступить прямо противоположным образом – с ляхами замириться, а со шведами начать войну за оставленную ещё при Иване Грозном Ливонию. Кончилось дело тем, что и Ливонию завоевать не удалось, и поляки получили возможность оправиться и вновь переманить на свою сторону укро-казаков. Война в результате затянулась, и закончилась только в 1667 году весьма скромным результатом в виде приобретения Россией Смоленска и левобережной Украины.
Ещё более впечатляющий пример дипломатической бестолковости явил миру «канцлер» Горчаков, который в 1878 году на Берлинском конгрессе «слил» буквально все результаты тяжелой, но победоносной для России русско-турецкой войны.
Впрочем, бывали в русской истории примеры и обратного свойства, когда дипломатам удавалась «вытягивать» до «почти ничьей» и проигранные войны. Тут можно вспомнить и Тильзит 1807 года, и Парижский мир, завершивший Крымскую войну 1853-1856... и самое главное – Портсмут 1905 года.
Последний пример впечатляет особенно. Если во время Крымской войны русские войска всё-таки одерживали победы (так, что за столом переговоров дипломаты могли «обменять» взятый русскими Карс на взятый англо-французами Севастополь), то в 1905 формальных успехов у России не было. Все сухопутные сражения были последовательно проиграны, на море вообще случилась цусимская катастрофа, Сахалин полностью захвачен японцами... В общем, козырей не было, и японские газеты в ходе переговоров в Портсмуте, отражая настроения общественности, требовали, чтобы страна по итогам войны получила от русских Владивосток, весь Приморский край, Сахалин и миллиард долларов военной контрибуции (в современных ценах это около 60 миллиардов долларов). А широкие японские народные массы уже предвкушали, как можно будет обустраиваться на отнятых у России землях, обзаводясь на них хозяйством на с России же содранную контрибуцию.
Дела были так плохи, что никто из «карьерных дипломатов» в Петербурге не рвался на мирные переговоры, поскольку ничего хорошего они не сулили.
В таких условиях царю Николаю пришлось призвать на помощь Сергея Юльевича Витте, который вообще-то дипломатом никогда не был, а занимался в основном железными дорогами и слыл при дворе опасным смутьяном.
Но именно Витте сумел сделать на переговорах невозможное. Он не только последовательно и умело отвергал все японские требования о территориальных уступках, но и решился 18 августа на довольно рискованный блеф. В ответ на японские требования об ограничении русских военно-морских сил и демилитаризации Владивостока, он покинул переговоры и велел прислуге демонстративно паковать вещи. Американские газеты тут же запестрели сенсационными заголовками о срыве переговоров, и нервы у измотанных войной японцев не выдержали. Они вынуждены были отказаться от особо наглых претензий к России. 26 августа ситуация повторилась: под угрозой возобновления военных действий японцы согласились вернуть северную часть Сахалина «за бесплатно» (хотя до последнего очень надеялись содрать за него с России контрибуцию).
Впоследствии злые языки в Петербурге говорили, что и южную часть Сахалина царь Николай II согласился отдать японцам благодаря усилиям американского посла Джона Мейера: тот сумел обаять монарха рассуждениями о необходимости пожертвовать «неблагоустроенными территориями» ради скорейшего заключения мира с Японией.
В результате договор получился для России относительно мягким. Японцы получили в свое распоряжение не-русские территории (Корею, Манчжурию и Ляодунский полуостров с Порт-Артуром). Единственной территориальной уступкой со стороны России оказался Южный Сахалин, который в ту пору был территорией и в самом деле очень слабо освоенной. Японская общественность, уже примеривавшаяся к Приморью, была потрясена, а в Токио после объявления условий мира вспыхнули массовые беспорядки.
С точки зрения дипломатии это был настоящий подвиг, про который даже ничуть не склонная к русофильству газета «Лондон Таймс» не без восхищения написала: «Нация, безнадёжно битая в каждом сражении войны... продиктовала свои условия победителю…»
Увы, в самой России восхищения не наблюдалось, а Витте, получивший от Николая II за успешное заключение мира графский титул, приобрёл в либеральных кругах прозвище «граф полу-Сахалинский». В российском МИДе такому обороту были даже рады: чай, не над карьерным дипломатом в салонах ехидничают. Никакого урона чести дипломатическогог мундира – это ж не великий канцлер Горчаков...