Любимые стихотворения

Над полустанком сумрак сер,
На шпалах – каплями – мазут,
Под маркировкой «СССР»
Вагоны рыжие ползут.
Они который год подряд
Идут из брошенной страны,
Где остаётся Ленинград,
И стяги, как рассвет красны,
Где плакал мишка из флажков,
Сверкали спутники с небес,
Вода с бетонных берегов
Вращала лопасти на ГЭС.
Они стремятся прямиком,
К пределу дальнего пути,
А у Харона есть паром,
Чтоб их туда перевезти,
По самой дальней ветке, по
Веленью стрелок золотых,
Поеду в вечное депо
Я на последнем среди них.

Если надо человека
Съесть без вилки и ножа,
Это надо делать тихо, не спеша.
Тут словечко, там словечко,
И пошло, пошло, пошло,
Глядь - и нету человечка,
Что-то с ним произошло.
А то, что от рожденья
Для всех нас, сколько есть,
Нет выше наслаждения,
Чем человечка съесть!

А хотите побыстрее -
Не стесняйтесь, господа:
Напишите про злодея кой-куда...
Вот он выйдет на крылечко,
Всем довольный, как никто.
О! - а где же человечек?
А ведь был же только что!
А в чем же объяснение?
А вот в чем. ваша честь:
Нет выше наслаждения,
Чем человечка съесть!

Согласимся наконец-то,
Что естественный отбор
Возбуждает людоедство до сих пор.
Было так и будет вечно!
Так что, милое дитя,
Ешь человечка,
Ешь человечка,
А иначе он - тебя!

Юлий Ким

Мы крошки с Божьего стола,
Осколки первой тайны —
Все наши жизни и дела
Так странны и случайны.
Но как, беспомощно любя,
К Тебе вернуться снова?
Как вылупиться из себя,
Из зеркальца кривого?
Забыть, что в нем отражено,
Разбить земные меры
И снова стать с Тобой одно
В огне плавильном веры?..
Лидия Алексеева

Лариса Миллер

Часам бы только тикать, тикать,
А старой скрипочке – пиликать,
А нам бы только жить да жить,
Вокруг да около кружить.
Вокруг чего? Наверно, смысла.
Опять зима, и тьма нависла
Над городом. Опять зима…
Хватило всё-таки ума
Немного с Богом покалякать,
Посетовать на тьму и слякоть,
Простой вопрос задать ему:
«Зачем?», вернее, «Почему?»,
Но Отче не спешит с ответом,
Он озабочен верхним светом,
Который тускловат зимой,
Он занят нами, милый мой.
Он, как и подобает Богу,
Нам хочет осветить дорогу,
Её продолжить и продлить
И на дорогу свет пролить.

Добрый стих за гусей.
В небесной синеве, в разрыве облаков
Я увидал гусиный клин из нескольких гусёв
Они держали путь на юг, по азимуту строго
Летите гуси ,в добрый путь и скатертью дорога.

В небесной синеве летел гусиный клин
там несколько гусят, гусёв и их гусынь.с

А даме стало очень скучно
Обрыдло всё и Вася тучный
Уже храпит как поросёнок
А впрочем, был таким с пелёнок

Пойти в магАзин- лень вставать
Начну-ка я стихи писать
А чем я хуже тех что пишут
Пускай прочтут,пускай услышат
Я так могу, могу и этак.
Могу про стол и табуреток
Про снег и птичек за окном
Итак начну- "Однажды днём..."

Борис Рыжий.


***

Помнишь дождь на улице Титова,
что прошел немного погодя
после слёз и сказанного слова?
Ты не помнишь этого дождя!

Помнишь, под озябшими кустами
мы с тобою простояли час,
и трамваи сонными глазами
нехотя оглядывали нас?

Озирались сонные трамваи,
и вода по мордам их текла.
Что ещё, Иринушка, не знаю,
но, наверно, музыка была.

Скрипки ли невидимые пели,
или что иное, если взять
двух влюблённых на пустой аллее,
музыка не может не играть.

Постою немного на пороге,
а потом отчалю навсегда
без музЫки, но по той дороге,
по которой мы пришли сюда.

И поскольку сердце не забыло
взор твой, надо тоже не забыть
поблагодарить за все, что было,
потому что не за что простить.

Я тебя очень... Мы фразу не кончим.
Губы наощупь. Ты меня очень...
Точно замочки, дырочки в мочках.
Сердца комочек чмокает очень.
Чмо нас замочит. Город нам — отчим.
Но ты меня очень, и я тебя очень...
Лето ли осень, все фразу не кончим:
«Я тебя очень...»

Вознесенский.

Какие страшные стихи:
Евгений Шестаков

ЛОЛИТО
Купи мне, мама, туфельки белее снега белого,
Краснее крови красной чулочки мне купи.
Собрав куски разбитые в одно уже не целое,
Меж пальчиков холодных свечу мне закрепи.
Я падала и плакала, в меня ворона какала, серьга по шее брякала, асфальт летел в лицо, он весь такой на тачке, бля, и мускулы накачаны, и в каждой, бля, версачине мохнатое яйцо. Я брошенная бросилась, вчера лишь только косинус, позавчера лишь синус впервые начертав, ах, мама, больно не было, я кегля между кеглями, я дырка между еблями, и больше ни черта. Я улетела, мамочка, я закопалась в ямочку, я в траурную рамочку ушла тихонько жить, на эту суку адскую, на эту харю блядскую, мне, на, теперь, на, вынуть и звонко положить. Прости меня, мамусенька, надела твои бусики, и выходные трусики стащила у тебя, я поднялась спокойная, открылась дверь балконная, и зайчики оконные накинулись, любя. Я падала и падала, нам англичанка задала про мед и вереск выучить стихи сегодня к двум, я падала и думала, они давно там умерли, а я лечу и чувствую, и знаешь, мама... Бум.

Жертвам Эпштейна посвящается.

Я плакал на заре, когда померкли дали,
Когда стелила ночь росистую постель,
И с шепотом волны рыданья замирали,
И где-то вдалеке им вторила свирель.

Сказала мне волна: "Напрасно мы тоскуем", -
И, сбросив, свой покров, зарылась в берега,
А бледный серп луны холодным поцелуем
С улыбкой застудил мне слезы в жемчуга. ....

Baby, don't cry - baby, don't cry ....

When you're down and confused
Nothing seems right
And it's you who decides
Who's going to make it right

Baby, don't cry - baby, don't cry ....

We know that you can smile
Even though it takes a while
To lose your fears and say
Gonna lose your fears and say

Baby, don't cry - baby, don't cry ....

www.youtube.com/watch?v=ABbBTbB3Bxc

1.
У Гарринчи одна нога была короче другой,
и ему разрешалось бить короткой, правой ногой,
потому что был слабее удар у короткой, правой.
А удара с левой взять никому не хватало сил.
Он на ней специально чёрную ленту носил,
чтобы судьи видели: с левой он бить не имеет права.
Отобрать мяча у Гарринчи соперники не могли,
он умел бежать, не касаясь короткой ногой земли,
и как будто не замечал своего изъяна.
А когда "Ботафого" в Америку прилетел,
на ворота там никто вставать не хотел,
и тогда они поставили обезьяну.
Когда тренер Гарринчу почти решил убирать в запас,
кто-то вдруг ему неудобный дал под левую пас,
он забылся на миг - и по центру дал с разворота!
И окрасилась кровью стриженая трава.
Обезьяна отбила мяч, но была мертва.
Матч пришлось прекратить - никто не хотел вставать на эти ворота.
2.
Не бывало в мире бойцов сильнее Брюс Ли.
Руки-ноги его на шарнирах будто росли.
Он учился у тайных монахов в школах секретных.
Он с рассветом шёл заниматься, в темноте покидал спортзал,
и один монах карате ему показал.
Все приёмы, какие есть. В том числе двенадцать запретных.
А когда Брюс Ли решил, что монах тот умер давным-давно,
за большие деньги сниматься начал в кино -
первый фильм, а за ним второй, а потом - всё больше.
Он в свои картины позвал мастеров других,
и приёмы, какие знал, показал на них,
в том числе и те, которые видеть никто не должен.
Но однажды на студию к ним явился старый монах.
Босиком, худой, в холщовой рубахе, простых штанах,
безоружный. Войдя в павильон, подошёл и просто
посмотрел на Брюс Ли. Никто не видал, чтобы он на Брюс Ли напал:
постоял пять секунд - и внезапно Брюс Ли упал,
а наутро умер - от рака, не то - от отёка мозга.
3.
Но не всё о грустном. Случались и дни светлы.
В шестьдесят четвёртом году прилетели в Москву Битлы,
выступать в "России" (в тот год играли они отменно).
Но по трапу взошёл курьер Госконцерта. Лицо серо́:
"Извините, но час назад решило Политбюро:
улетайте назад. Играть не надо. Отмена."
И тогда Джон Леннон встал на плоскость крыла,
вслед за ним остальная тройка свои гитары взяла,
показав бедолаге-курьеру весёлый кукиш,
и они вчетвером заиграли, и над крылом
зазвучала великая песня "Кент-Бабилон",
чьи слова в переводе значат: любви не купишь.
Эта песня летела белым птичьим пером,
заполняла собой Ленинградку, Химки, аэродром.
Они пели, как никогда, для того, чтобы мы узнали,
что любовь не купить - ни за грош, ни за три рубля.
"Рикенбекер" с "Гретчем" добили до стен Кремля.
Мы запомнили их. И за это Хрущёва сняли.
4.
Так галдели мы во дворах. И сквозь этот гам
путь лежал кому - в Афган, кому - в балаган,
где - глотнуть свинца, где - хлебнуть винца, где - нюхнуть олифы.
Мы росли, и мир не падал к нашим ногам,
но никто из нас не молился чужим богам -
просто время героев исправно рождало мифы.
Час настанет - и нас позовёт старина Харон
прокатиться всем составом за Ахерон,
но надеюсь, всю мелочь, которую мы накопим -
соберём, веселясь, затолкаем Харону в рот,
и оставив его, пойдём на тот берег вброд,
как когда-то красные шли по сивашским топям.
Не хотелось бы прежде времени гаркать "гоп!",
ну а вдруг: перейдём Сиваш, возьмём Перекоп,
и за ним увидим не тронутых зябким тленом:
по зелёной поляне Гарринча летит с мячом,
насмерть бьётся Брус Ли, и всё ему нипочём,
и сверкая очками, поёт на крыле Джон Леннон

Вадим Седов

Аркадий Арканов

Стихи сельского поэта, написанные в разгар застойного периода

• 
  

Вольнолюбивые стихи

Если птице отрезать руки,
Если ноги отрезать тоже,
Эта птица умрет от скуки,
Потому что сидеть не сможет...

У поэта отнимешь рифму —
Что клешню оторвешь у краба,
Потому что поэт без рифмы —
Все равно что мужик без бабы!

Владислав Сурков.


я снова один
мне дали свободу
зачем кокаин?
ведь есть этот воздух
бери и вдыхай
и всё — жди прихода
так выглядит рай:
пустыня свобода
возьми и вдохни
всем сердцем всем мозгом
все ночи все дни
все земли все звезды
и весь этот май
всей бездной души
и не выдыхай
и всё — не дыши

Я рад что слышу вас мой друг
С чего и как вернулись вдруг?

Для наблюдения за американской революцией

Да интересные времена настали. Ну и кокаин гуляет не только по западным элитам, а гадал с чего это он ушел...

БОРИС РЫЖИЙ
Горнист
Когда бутылку подношу к губам,
чтоб чисто выпить, похмелиться чисто,
я становлюсь похожим на горниста
из гипса, что стояли тут и там
по разным пионерским лагерям,
где по ночам — рассказы про садистов,
куренье,
чтенье «Графов Монте-Кристов»...
Куда теперь девать весь этот хлам,
всё это детство с муками и кровью
из носу, чёрт-те знает чьё
лицо с надломленною бровью,
вонзённое в перила лезвиё,
всё это обделённое любовью,
всё это одиночество моё