СТАЛИН

В действительности это не дубы, а тяжкие уголовные преступники. И их при Сталине бы расстреляли или схватили на очень долгие сроки. И вот этих за дело.

Потому что офицер, который пишет - повесился от письма недождавшейся невесты. это по его социальной опасности тот же серийный маньяк. Очень приятно называть его просто дубом.

Не меньшая ответственность - на врачах, устанавливавших липовую причину смерти.

Там есть ведомственная судмедэкспертиза, этот майор или капитан прекрасно знал, что она проштампует чего угодно.

Мало того, у них имеется при госпитале маленькое психиатрическое отделение, всех смутьянов, какие начнут выносить сор, упрячут.

На это они не дубы, я сам писал рапорта полковнику, но когда я ему их отдавал, всегда добавлял на его усмотрение. Он, конечно, может попугать кого захочет и под сукно. А если там начать правду добиваться, это на самого состряпают дело или найдут с проломленной головой в канаве.

А при Сталине они все тряслись, знаешь, когда подполковника в соседней части расстреляли, а в этой лейтенант Герой Советского Союза под следствием, это им не до укрывательства.

При Сталине просто не успело устояться - грести в армию стали только в 1935 году.
Но если бы там случалось убийство - добиться правды родным не было возможности.
Начнешь разузнавать, да по инстанциям бегать - тебя к ногтю.

Маргелова в 1956 чуть понизили из-за массового изнасилования дестантниками
местного населения. Значит, минимум после войны казарменное хулиганство
процветало в информационном вакууме.

Родственникам - да.
Но самому Сталину возможно. Ему не нужна была орда малолетних подонков и разожравшихся чинодралов.

Потом она ушла в автономное путешествие. Но всё это происходило под марксистскими лозунгами "Вся молодёжь сознательная (скоро коммунизм)", "Все должны служить", "Почётный долг", "Комсомольцы справятся вместо старшин" и т.п., до конца 80-х официально было полностью запрещено сообщать хоть мизерную долю фактов.

Этот Сталин сам пришёл бы в ужас (даже он!), если бы на машине времени увидел, во что она превратилась.

Отдельные случаи могут быть и в американской или французской армии.

Но если ты встретишь человека, который служил до середины 60-х примерно, то это совершенно обыкновенный тип. Всё равно что на стройке работал три года или был на уборке урожая. Он не изменился. Он может быть архитектором, поэтом, музыкантом, слесарем, кем угодно, но это не урка.

А вот встретишь побывавших с середины 60-х, это тварь, замешанная в садистско-подонских деяниях, морально раздавленная и к ним причастная (как правило то и другое), нередко начинающая оправдывать и выгораживать, мол, всегда так и везде похоже. Ничего подобного, даже при сталинизме не было.

Тогда не "настоясие му3ыки" жили.

Или только первое - не все на втором году становились (становятся) дедами.

ЛЕНИН из ПЕРВЫХ РУК

Брюссель 1908 год. Саня часто бывал у меня, заходил и во время пребывания Ленина, которому я как-то охарактеризовал его. Был он очень застенчив, Ленин смущал его своим значением, и он до глупости робел перед ним.

— А, товарищ Саня! — приветствовал его однажды Ленин, когда Саня зашел ко мне. — Ну, как обстоит дело с максимализмом? Скоро вы нам дадите социалистический строй? Да, кстати, и царство небесное на земле? Пора бы, товарищ, пора, а то ведь душа засохла.

Бедный юноша от этого вопроса, что называется, осел. Он был тяжел на слова и свободно говорил только в обществе, где с ним были нежны и теплы. Здесь же он от смущения и покраснел и побледнел и стал говорить что-то совершенно нечленораздельное. Я пошел ему на выручку и старался за него отшутиться перед Лениным, который, видя перед собой весьма слабого противника, обрушился на него со всем своим обычным арсеналом.

— Я не понимаю людей, — резко нападал он на беспомощного Саню и, по своему обыкновению, продолжал, встав из-за стола и начав ходить взад и вперед по комнате: — Совершенно не понимаю, как умный человек — а я, надеюсь, имею честь говорить с таковым — может лелеять мечты, и не только мечты, а и рисковать и работать во имя немедленного интегрального социализма? Какие у вас обоснования? — резко остановившись перед Саней, в упор поставил он свой вопрос. — А?... Но только не разводите мне утопий, — это, мил человек, ни к чему. Ну, я слушаю, с глубоким (подчеркнул он) к вам почтением.

— Да, мы, — медленно, точно выжимая из себя прессом слова, беспомощно мямлил Саня, как ученик на экзамене, бросая на меня умоляющие взгляды, — мы считаем... эээ... согласно Марксу, что конкуренция... концентрация капитала... орудий производства... словом, что настал момент окончательной экспроприации... эээ...

— Ха-ха-ха! — злобно рассмеялся Ленин, заранее торжествуя легкую победу. — Слыхали мы все это, господин мой хороший в сапогах, слыхали, и не раз. Все это праздные измышления «скорбных разумом невтонов», или, вернее, социалистическая маниловщина с ее мостами, лавками и прочими побрякушками... голая и вредная утопия. Чистейшей воды фурьеризм или «Нью-Гармони» папаши Оуэна. Неужели вы не понимаете, что ставка на немедленный социализм не выдерживает даже самой поверхностной критики?! Неужели вы не понимаете, что при современном соотношении общественных сил, при слабом развитии во всем мире, а не то что в нашей заскорузлой Расее-матушке, господин мой хороший, а именно и точно при слабом развитии во всем мире капитализма нас отделяют от момента обобществления сотни, если не тысячи лет, но сотни-то во всяком случае. Надо обладать поистине гениальным узколобием, чтобы верить в немедленный социализм. Ха-ха-ха! Где там! Нам вынь да положи вот сию же минуту «Красную звезду» моего друга Александра Александровича (речь идет о нашумевшем в свое время романе А. А. Малиновского (Богданова) «Красная звезда», в котором автор талантливо воспроизводил социалистическую утопию, роман очень захватил молодежь того времени.) на меньшее мы не согласны! Никак нет, ни Боже мой, — на меньшее мы не согласны! И зря он написал этот роман, ибо он только окончательно совращает с пути истины всех скорбных главой, имя же им легион, и заставляет их лелеять, по выражению моего друга «его величества Божьею милостью Николая II», несбыточные мечтания.

Он остановился на минуту, подошел к столу, отпил чаю и снова заходил по комнате.

— Да, я говорю, несбыточные мечтания, — продолжал он. — И горе нам было бы, нам и всему миру, если бы каким-нибудь хоботом, какой-нибудь нелепой авантюрой Россия или какой угодно, даже самый цивилизованный по нынешним временам народ был бы ввергнут в социалистический строй в современную нам эпоху! Это явилось бы бедствием, мировым бедствием, от которого человечество не оправилось бы в течение столетий! Да, прав Иисус Христос, — что ни говорите, а он -был не дурак, — и вам, милейший, следовало бы помнить, что он говорил: «Блюдите, да не соблазните единого от малых сил.» А что такое народ, толпа?! Это именно те «малые», о которых он говорил! Это соблазн — преступление перед всем миром, перед всем человечеством!! Да, именно. И сколько все мы, пишущие, и говорили, и писали, предостерегая от увлечения социалистическими утопиями, сколько мы доказываем, что всякого рода фурьеризмы (от Фурье), прудонизмы (от П. Ж. Прудона) и оуэнизмы (от Р. Оуэна) ведут только в конечном счете к реакции, глубокой, душной, безысходной реакции, чреватой знаете чем?! — и он вплотную остановился перед несчастным Саней, как бы ожидая от него ответа.

Но тот, точно ошпаренный, упорно молчал. Ленин ждал. Саня, как школьник, не приготовивший урока, не зная, что сказать, стал откашливаться — было жалко на него смотреть.

— Хе, — злорадно снова заговорил Ленин, — зк-хе... Так вот я вам скажу, мой мудрый и почтеннейший Сократ, чем это чревато. Неизбежная в таком случае реакция привела бы к тому, что здоровая сама по себе идея социализма погибла бы, если не совсем, то ее движение было бы застопорено на много десятилетий! Человечество надолго бы было иммунитировано (от иммунитета) этой предохранительной вакциной социализма и получило бы полнейший отврат к нему. Конечно, в конце концов социализм восторжествует, но эта реакция, повторяю, задержала бы поступательное движение его и столь любезную вашему сердцу, не говорю, уму — об уме не приходится говорить — экспроприацию и обобществление капитала. И мы, убежденные социалисты-диалектики, не можем иначе как с глубокой враждой относиться к максимализму, под каким бы соусом он ни подавался, как к самому реакционному течению.

— А сколько, кстати, вам лет?! — вдруг оборвав сам себя, резко спросил он Саню, и его маленькие глазки засветились хитрым и злым огоньком.

Весь красный и обливаясь потом, несчастный, затюканный Саня, прокашлявшись, каким-то замогильным густым басом ответил:

— Почти девятнадцать.
— Ха-ха-ха! Только-то? А не шестнадцать?! Ну да все равно. Пушкина помните? Помните: «Так розгами его!» — сказал Зевс в известном стихотворении... ха-ха-ха.

Я нарочно так подробно привел эту декларацию Ленина.

Она любопытна как антитеза всему современному ленинизму, сталинизму и пр.

Она интересна и для сопоставления ее с ответом Ленина мне, когда вскоре после большевистского переворота я, приехав в Петербург, беседовал на эту тему с Лениным.

Позволю себе сослаться на это место из моих воспоминаний («Среди красных вождей») и привести наш разговор:

- Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, — сказал я, — что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров «Утопия», только в колоссальном размере, — я ничего не понимаю.

— Никакого острова «Утопии» здесь нет, — резко ответил он тоном очень властным. — Дело идет о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым государством с осуществленным в ней социалистическим строем. А, вы пожимаете плечами! Ну, так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции.

Я невольно улыбнулся. Он скосил свои узенькие маленькие глаза монгольского типа с горевшим в них злым ироническим огоньком и сказал:

— Вы улыбаетесь! Дескать, все это бесплодные фантазии. Я знаю все, что вы можете сказать, знаю весь арсенал тех трафаретных, избитых, якобы марксистских, а в сущности буржуазно-меньшевистских ненужностей, от которых вы не в силах отойти даже на расстояние куриного носа. Мы забираем и заберем как можно левее!

Улучив минуту, когда он на миг смолк, точно захлебнувшись своими собственными словами, я поспешил ему возразить:

— Все это очень хорошо. Допустим, что вы дойдете до самого что ни есть левейшего угла. Но вы забываете закон реакции, этот чисто механический закон отдачи. Ведь вы откатитесь по этому закону черт знает куда!

— И прекрасно! — воскликнул он. — Прекрасно, пусть так, но в таком случае это говорит лишь за то, что надо еще более забирать влево! Это вода на мою мельницу. (с)

Соломон Георгий Александрович

Самое интересное, существует чёткий очень шлагбаум, до 60-х и после.
Что для одних полная дикость, для других норма.
А ведь это и есть конечные продукты коммунистического эксперимента.

В Ленинграде был такой артист Сергей 3ахаров. 3наешь, почему он угодил в тюрьму? На вид такой красавчик из богемы. А он в конце 60-х попал в солдаты. Привык махать кулаками.

И взял избил администратора. А это не казарма, как он привык!

Многие впоследствии эстрадники служили в оркестрах или ансамблях
песни-пляски. Там открытой уголовщины не было.

ЛЕНИН из ПЕРВЫХ РУК

Не помню уж точно как, далее Ленин завел с тем же Саней разговор о парламентаризме.

Дело в том, что в своем докладе Ленин говорил по поводу значения социал-демократической думской фракции. И вот, хотя и робко и запинаясь, Саня, при моем содействии (я знал его взгляды и чисто детские рассуждения и обоснования), высказал свой отрицательный взгляд на парламентаризм. Он повторял, как хорошо натасканный попугай, что парламент отжил свое, что он всюду падает как пережиток и является учреждением чисто буржуазным.

— Вот как! — снова сцепился Ленин с ним. — Так что вы считаете, товарищ Саня, что для России парламентский режим тоже пережиток, который можно спокойно выбросить, как яичную скорлупу! Великолепно, я принимаю ваше глубокомысленное решение и всеми мерами приветствую его. Итак, долой парламенты всего мира, вплоть до старейшего из них английского! Долой! Ну, а что же вы предлагаете взамен этих отживших учреждений? Ведь вы, конечно, как ортодоксальный максималист, считаете, что и мировая — о российской мы, конечно, и говорить не желаем — буржуазия выполнила свою историческую миссию, а потому долой и ее? Так ведь?

— Да, так, — робко проскрипел Саня.
— Правильно, — ехидным тоном сказал Ленин, — принимаю и даже ставлю вопрос шире. Принимаю, что вообще и демократия, и ее режим тоже отжили свое. Принимаю и приветствую глубокие заключения товарища Сани. Да здравствует максимализм, а следовательно, по-максималистски же и немедленная диктатура пролетариата! Так, верно я говорю? Черт с ними и с крестьянами — ведь и они тоже мелкие буржуа, а значит, говорю о России, пусть и они исчезнут также с лица земли, как рудимент. Хорош. Ну а предлагаемый образ правления, раз вы изволите уничтожить парламент? Ну, мудрый Эдип, разреши!!

Я не принимал участия в этом неинтересном мне споре, оставляя Саню на произвол судьбы. Я хорошо знал всю нелепость взглядов Сани, если это можно назвать взглядами, но я с любопытством следил за манерой поведения Ленина. Мне казалось, что совершенно невежественный мальчик Саня просто не стоил тех громов, которыми разразил его Ленин.

— Да, вместо парламента нужны облеченные всей полнотой власти СОВЕТЫ, — с трудом выжал из себя Саня трафаретный ответ.
— Ну, вот мы. слава Богу, и договорились! — воскликнул Ленин, как-то провокационно ободряя Саню. — Исполать тебе, детинушка, что умел ответ держать. Но вот еще один вопрос, который нам следует разрешить. Раз вы так блестяще разрешили вопрос указанием на СОВЕТЫ, может быть, вы скажете мне, а как же быть — говорю под углом не всего человечества, а с точки зрения наших российских интересов, нам уж не до всего человечества, где уж тут, дай Бог самих себя устроить. Так вот, как быть с идеей Учредительного собрания, этой старой мечтой российского освободительного движения? Что ж, и ее надо похерить?

— Да, похерить, — вымолвил Саня таким тоном, точно он чувствовал, что тонет и что все равно уж пропадать.

Ленин как-то мелко торжествовал. Его маленькие глазки светились лукавством кошки, готовой сейчас броситься на мышонка, перед которым путь к норе был отрезан. И он накинулся на него, пересыпая свои слова совершенно ненужными оскорбительными личными выпадами. Он крикливо и демагогически (хотя мы были втроем) построенными оборотами начал читать ему целую передовую статью о пользе парламента, о том, что демократии предстоит еще широкое будущее, что класс буржуазии далеко не сказал еще своего последнего слова и не скоро его скажет, что диктатура рабочего класса пока еще химера, что Учредительное собрание есть реальная, глубоко затаенная мечта всего русского народа, без различия классовых и иных перегородок, и что оно является необходимым этапом к установлению того правления, которое будет угодно суверенному, свободному народу.

— Ну, а вы, мой мудрый Эдип, уже решили вопрос об этом правлении! Какого черта созывать Учредительное собрание, когда товарищ Саня сам уже решил все! СОВЕТЫ, говорите вы? Великолепно, да здравствуют СОВЕТЫ и все вообще идеи господ Троцких, Хрусталевых и иже с ними! Слава и вам, товарищ Саня, хотя... ах, «муж многоопытный, губит тебя твоя мудрость».

Попозже в тот же день, когда Саня уже ушел, я обратился к Ленину с дружеским упреком в самой мягкой форме:

— И охота вам была, Ильич, так зло спорить с Саней, — ведь это еще мальчик, попавший в вихрь революции.
— А черт с ним, — как-то подчеркнуто злобно ответил Ленин, — дураков учить надо, ведь дураков, говорит пословица, и в церкви бьют, пусть он сам на себя пеняет, что я его отшлепал.
— Да Саня вовсе не дурак, — ответил я, — это просто мальчик, очень невежественный, который чисто темпераментно пристал к революции и которому и в силу его юности психологически нужно было пристать к самому левому течению.
— Плевать я хотел на него, — грубо и вульгарно отмахнулся Ленин. (с)

Соломон Георгий Александрович

При сталинизме такие порядки были в ремеслухах.
Но они попадали в армию и моментально соображали, над ними висит 10 лет лесоповала.
Тогда служили 3 года, а недослуженное им пришлось бы дослуживать, опять - снова срок.
Пострадавший попросту мог написать кляузу, а офицер не мог её замылить, сам дрожал.

Однако законодательные предпосылки к такому положению возникли при Сталине.
Это закон о всеобщей воинской обязанности и институт военной прокуратуры.

3ахаров оказался в обычной части.

Офицеры совка дерьмо полное, конечно, но над ними довлело коммунистическое воспитание. Они и сейчас приходят в военную прокуратуру и им говорят - воспитывайте. А это возможно только одним способом - отдать под трибунал.

Но им этого не давали сделать, одного оформят, второго, потом им не дадут повышения. Они прослывут бузотёрами.

А всё оттого, что при развитом социализме молодёжь сознательная, такого быть не может. И "Офицеры" к 23 февраля.

Несомненно.
Я тут не спорю.
Но он это не понимал.

У Никитки и у Леньки с войны было много знакомцев, окопавшихся в министерстве обороны. И они по
дружбе доверяли им организовать свое хозяйство так, как те умели. Идеологический отдел в епархию МО
и вообще силовиков не лез, как он лез в школы и ВУЗы. Политуправление МО обладало автономией, точнее
ей обладало само МО.

Сталин собирался заваливать трупами. Но не этих плохо управляемых дембелей в фонтанах, а запуганных зомби.
Мне один рассказывал, он был майором в пехоте. Идут 50-е годы.
К нему пришли два уголовника с заявлением - их избил старшина.

Он им говорит, хорошо, я сейчас напишу бумагу в трибунал и старшину арестуют. Не выговор, не выгонят, а приговор. На несколько лет бы его упекли.

Но они сами чего-то украли и поэтому старшина ответственный за имущество отлупил.

Он им говорит - не заберёте, самих на 10 лет.

А если бы они ничего не сделали, то он бы дал бы тому ход. Иначе они могли написать через его голову. а он тогда бы сам превратился в обвиняемого.

Ленин о Луначарском

Брюссель 1908 год.

В свой приезд Луначарский тоже гостил у меня и тоже пробыл три-четыре дня. Я хорошо знал его покойного брата, доктора Платона Васильевича, моего товарища по работе (революционной) в Москве и арестованного так же, как и я, 1 марта 1901 года.

Естественно поэтому, что я встретил Анатолия Луначарского очень приветливо. Но уже после весьма кратковременного знакомства с ним я раскусил его и понял, что это был хотя внешне и блестящий человек, но совершенно пустой малый и морально очень неразборчивый.

В Брюсселе Луначарский отметился гомерическим пьянством. Так, помню, после одного угощения (пьянство и пр.), данного ему поклонниками, мне пришлось в четыре часа утра увозить его к себе домой грязного, пьяного, скверно ругавшегося и все время лезшего в драку, бившего посуду.

Я рассказал об его брюссельских подвигах Ленину, показал ему письмо Луначарского ко мне с выражением «согласия» Горьких на мой приезд на Капри, и Ленин тут-то и сделал самую беспощадную характеристику своему будущему коллеге по Совнаркому, будущему «министру народного просвещения».

— Это, знаете, настоящий фигляр, не имеющий ничего общего с покойным братом Платоном. Скажу прямо — это совершенно грязный тип, кутила и выпивоха, и развратник, на Бога поглядывает, а по земле пошаривает, моральный альфонс, а впрочем, черт его знает, может быть, не только моральный. Подделался к Горькому, поет ему самые пошлые дифирамбы, а того ведь хлебом не корми, лишь пой ему славословие... ну и живет у них на Капри и на их счет.

Несмотря на такое мнение о нем, Ленин назначил его руководителем образования и воспитания русского юношества! (с)

Соломон Георгий Александрович

Ленин о Горьком

Брюссель 1908 год.

Ленин посвятил несколько слов и «великому Горькому».

— Это, доложу я вам, тоже птица. Очень себе на уме, любит деньгу. Ловко сумел воспользоваться добрым Короленкой (Короленко, известный русский писатель) и другими, благодаря им взобрался на литературный Олимп, на котором и кочевряжится и с высоты которого ругает направо и налево и грубо оплевывает всех и вся. И, подобно Анатолию Луначарскому, которого он пригрел и возложил на лоно, тоже великий фигляр и фарисей, по русской поговорке: «Спереди благ муж, а сзади всякую шаташеся». Впрочем, человек он полезный, ибо, правда, из тщеславия, дает деньги на революцию и считает себя так же, как и Шаляпин (Шаляпин, великий русский певец и актер), «преужаснейшим» большевиком.

— А знаете вы его жену, Андрееву? — перебив сам себя, спросил он вдруг меня и на мой утвердительный ответ сказал: — Знаете, у Горького есть один рассказ, где какой-то из его героев, говоря своему товарищу о лешем, так характеризует его: «Леший, вишь, вон он какой — одна тебе ноздря.» — «Как ноздря?» — спрашивает удивленный собеседник. «Да так... просто ноздря и больше ничего, — вот он каков, леший-то.» Так вот Мария Федоровна похожа именно на горьковского лешего, ха-ха-ха! — и Ленин весело расхохотался, довольный своим, по-моему, действительно метким сравнением. (с)

Соломон Георгий Александрович

Как не лез? Хрущёв лично убрал старшин-сверхсрочников по чисто марксистским причинам. У него в 80м комунизм и это раньше в армии были неграмотные, выросшие ещё при проклятом царе, а теперь все 10-летки и 8-летки прошли и комсомольцы почти все.

Это ж не шпана какая-нибудь. Иначе какой коммунизм тогда вообще: разве выросшие при самом прогрессивном режиме могут быть подонками?

Брежнев, тот вообще холил маршалов, против него были попытки номенклатурного заговора, а они бы в случае чего подсобили придворными формированиями.